Избранное

будто нос срежет Максу... Весельчак, каких и среди людей поискать. В

городе на ярмарке у ребят выменял, троих за одного отдал...

Был вечер. Голуби сидели, воркуя, кто на плечах и на голове у

Макса, кто на крыше дома, а сам он делал приборку в голубятне:

вычистил помещение, переменил птицам воду, насыпал в кормушку гороху и

задумался... Господин Рау обещал про голубей в Турнцейтунг напечатать

– а тут: "Выгоню!" Эх, жизнь, и кто тебя, сиротскую, выдумал...

Загрустил мальчуган, но ненадолго. Во дворе появился еще один

иностранец, - это был Иосиф Блюменфельд. У Макса пугливо сердце

екнуло: почуял - тайна близится к развязке... Но в чем она? Только бы

не прозевать!..

Новый человек пришел в типографию, наклонился над наборной

кассой, поковырялся в литерах и заворчал, чем-то недовольный.

Макса такое пренебрежение к типографии задело.

– Gutes din!
– сказал он с вызовом.

Пришедший повернулся к нему - а на лице беспомощная улыбка. Не

понял иностранец немецких слов. Потом ткнул себя пальцем в грудь:

– Вернер... Ихь бин Вернер!

На том и разошлись.

Однажды Максу не спалось. Вертелся под периной, вертелся, - но

холодно, декабрь, не согреться. Встал, оделся. Еще рано, типография

закрыта - и все-таки его потянуло к типографии... Глядит - а Вернер со

двора зашагал. Макс крадучись устремился за ним.

x x x

На одной из центральных улиц Лейпцига появился старьевщик. Он

катил перед собой тележку с мусором. Под брезентом была груда костей,

какие выбрасывают из кухонь на помойку, и рваная, выношенная обувь,

тоже сваленная в кучу. Шагал старьевщик с трудом. В этом сгорбленном

старике трудно было бы узнать щеголеватого Иосифа Блюменфельда.

Вместе с ним, помогая толкать тележку, столь же понуро брел

мальчуган-оборвыш, ясно кто - Макс Пуршвиц. На этот раз он измазал

лицо в свое удовольствие. За спиной на лямках у него был мешок, из

которого торчала такая же выброшенная обувь.

Туманное декабрьское утро прояснилось. На улице появились

прохожие и заспешили по своим делам. Некоторые брезгливо косились на

тележку с отбросами. Но куда деваться старьевщику? Уже катят экипажи,

того и гляди - попадешь под копыта лошадей. И человек невольно жался к

тротуару... Вдруг - полицейский. С бранью преградил дорогу

старьевщику.

– Щуцман... - обомлев, простонал мальчуган и кинулся в сторону -

ведь в заплечном мешке у него не просто рваная обувь: в негодных

ботинках по узелку русского шрифта. Охваченный ужасом, он мог бы

наделать глупостей и лишиться драгоценной ноши... Но тут над головой

прогремело: "Прочь с дороги!" - и парня полоснули кнутом. Ахнув от

боли, Макс схватился за окровавленную щеку и пришел в себя.

Видит: шуцман требует поднять тряпичное покрывало на тележке и

Вернер - делать нечего - подчиняется. А сам мычит, прикинувшись немым

(опасается обнаружить плохой немецкий), мычит и машет Пуршвицу - зовет

на помощь. А мальчишка словно и не слышит. Затаясь, глядит на руку

шуцмана. В ней жезл. Вот тычет жезлом в груду костей. Это не страшно -

кости насыпаны для виду. Разворошил кости... А рядом рваные ботинки.

Только бы не тронул - они тяжелые, заподозрит неладное. А в каждом

шрифт...

Макс почувствовал - нечем дышать. Жадно втянул воздух... Так и

есть - жезл приближается к ботинкам...

– Господин шуцман! - в отчаянии закричал мальчуган. - Они

вонючие, из помойки!

Полицейский от внезапного крика вздрогнул. Отдернул руку с жезлом

и принялся ругать мальчугана.

Макс - в слезы... Конечно, Вернеру не следовало останавливаться.

А если уж задержан - тут же сказать условленное: мол, извините,

заблудились, нам на клееварочный завод! И никакому шуцману не пришло

бы в голову ковыряться в отбросах - прогнал бы мусорщиков с

центральных улиц, и только... Но оба оплошали: Вернер некстати

прикинулся немым, а Макс словно онемел от потрясения. Вот и дождались

обыска...

Казалось, провал операции по доставке шрифта неминуем. И вдруг -

спасение... Спасли драгоценный груз, сами того не подозревая,

прохожие. Отбросы на тележке, расковыренные полицейским, так

засмердили, что из толпы прохожих посыпались протесты и ретивому

стражу порядка пригрозили, что на него пожалуются в магистрат. Шуцман

сразу сник. Вылупил устрашающе глаза на старьевщиков и процедил:

– Weg! Fort! (Пошли прочь!)

x x x

Типография Германа Рау небольшая, теснится в двух комнатах.

Печатная машина за перегородкой. Сквозь стеклянную дверь видно

чугунное колесо с рукоятью. К рукояти становится человек, вращает

колесо, и машина, постукивая, приходит в движение. Печатник пускает

под крутящийся вал листы бумаги, на них оттискивается текст, и по

другую сторону вала приспособление, похожее на грабли, укладывает в

стопку отпечатанное.

Однако торжественный момент печатания "Искры" еще не наступил.

Идет подготовка.

Владимир Ильич принес статью, которой дал название: "Насущные

задачи нашего движения". Ее будут изучать и изучать рабочие России,

таясь от полиции, жандармов, агентов охранки. Это - главный материал в

газете. Рядом встанет рассказ о Вильгельме Либкнехте. "Старейший вождь

германской социал-демократии", - сказано о нем. Он незадолго перед тем