Избранное

протянутую к народу руку...

Грянули барабаны, и крыльцо вокзала заалело от знамен. Их вынесли

из здания. Здесь были знамя губкома партии, знамя губисполкома,

знамена шести районов, на которые в ту пору делился Ленинград; знамена

четырех родов войск, составляющих гарнизон: пехоты, артиллерии,

кавалерии, военно-морских сил.

Двенадцать знаменосцев под звуки марша спустились с крыльца.

Сгруппировавшись по трое, они встали по углам памятника. Тяжело

качнулся на древках бархат. Почуяв ветерок, развернулись легкие

шелка...

Площадь вся в хвойных гирляндах, высится трибуна для почетных

гостей. На краю помоста - плотный человек. Он снял шляпу и

раскланивается. А из толпы возгласы: "Да ведь это Щуко, академик

архитектуры!..", "Спасибо, Владимир Алексеевич, за памятник!..".

Люди прихлынули к помосту. Академик сунул шляпу под мышку и

бросился пожимать тянувшиеся к нему дружеские руки.

Всюду поспевали фотокорреспонденты.

Сфотографировали Щуко. Сфотографировали его помощника, Владимира

Георгиевича Гельфрейха, тоже архитектора.

Но памятник создавали трое. А где же третий, где скульптор

Евсеев?

Произошла неловкая заминка, но академик тотчас нашелся. Сказал с

улыбкой:

– Извините, товарищи. Евсеев - человек редчайшей скромности. Вот

только что был на трибуне! Уверен, что Сергей Александрович и сейчас

здесь, но, избегая ваших аплодисментов, прячется среди гостей. Сейчас

предъявлю вам эту красную девицу!

И предъявил.

"Красная девица" оказалась с пышными усами казачьего образца.

Празднество завершилось торжественным шествием.

x x x

Это было время, когда Зимний дворец, знаменитое сооружение

Растрелли, как и другие дворцы царской фамилии, оказался как бы ни к

чему. Самодержавие похоронено, и дворцы, как пережитки кровавого

режима, стояли в запустении.

С открытием памятника В. И. Ленину у Финляндского вокзала почти

совпал по времени пуск Волховстроя (декабрь 1926 г.) - детище всей

страны, и прежде всего ленинградцев. Вот такие сооружения были людям

по душе, а не бывшие царские резиденции.

Тем не менее пустовавшие помещения Зимнего дворца нашли частичное

применение: в западной его части, со стороны Адмиралтейского проезда,

в одном из бывших покоев развернул свои экспозиции только что

создававшийся Музей Революции. Экспонаты были еще случайными и

разрозненными. У стены на подставке - груда цепей. Привезли их сюда из

бани для узников Петропавловской крепости. Банька, надежно огражденная

от глаза постороннего, была одновременно и кузницей, где приговоренных

заковывали в кандалы.

Среди других экспонатов музея обескураживающее впечатление

производил листок из школьной тетради, висевший в рамке под стеклом.

Это был счет на один рубль двадцать копеек, поданный начальству

жандармским офицером после очередной казни. Счет был составлен на

десять аршин прочной пеньковой веревки и на кусок хозяйственного мыла.

Покупку офицер сделал в мелочной лавке на Сенной площади.

Одним из сотрудников музея был Сережа Домокуров. Впрочем, в пору

называть его Сергеем Ивановичем. Мальчишкой с отцом, рабочим от

Нобеля, он 3 апреля 1917 года встретил Ленина и даже приветствовал его

из толпы, махал шапкой. Возможно, этот необыкновенный вечер с музыкой,

которую играли оркестры, с острым светом прожекторов, освещавших то

Ленина на броневике, то невиданное скопление народа на площади, -

возможно, и подсказал мальчику дорогу в жизни. Он стал историком,

довелось ему участвовать в создании первоначального Музея Революции,

здесь он остался работать.

Сейчас он только что с площади у Финляндского вокзала. Торжество

открытия памятника он запечатлел фотоаппаратом-зеркалкой и беглыми

записями в блокноте. Возвращаясь на работу, Домокуров мысленно уже

раскидывал будущие свои фотографии по стенду. "Выхлопотать бы только

где-нибудь кусок бархата, - мечтал он. - Экспозиция получится что

надо!"

О музее мало еще кто знал в городе, но вдруг повалили письма.

Побывали они в редакциях газет, оттуда их и переадресовывали музею.

Пошарив глазами, Домокуров выбрал письмо с "Красного путиловца".

"Камень и бронза, - прочитал Сергей, - на веки вечные обозначили

священное место, где Владимир Ильич открыл нам, рабочему люду, глаза

на социалистическую революцию. Но теперь людям охота поглядеть на

броневичок, с которого фактически выступил Ленин. Среди рабочей массы,

когда открылся памятник у Финляндского вокзала, пошли толки, что

броневичок хранится в кладовой среди самых наиважнейших

государственных ценностей. Это правильно. Мы, советские граждане,

обязаны содержать броневик в полной сохранности. За него спросят с нас

пролетарии всех стран. И наши потомки спросят.

Но взглянуть-то, наверное, можно на историческую машину? Хотя бы

одним глазком? Очень в этом большая просьба от рабочего класса нашего

завода".

И подписи.

Столько подписей, что местами они сливались, образуя кляксы, и

все-таки не уместились под текстом - расползлись по полям листа.

"Правильно пишут, - одобрил Сергей путиловцев.
– И "Ленинградская

правда" правильно сделала, что переадресовала письмо. На такие запросы

нам отвечать - Музею Революции!"

Он окунул перо в чернильницу и задумчиво уставился на его кончик,

словно в ожидании, не скатится ли на бумагу вместе со свежей каплей и