Избранное

разыскали, одного за другим, рабочих всех существовавших в 1900 году

типографий. Немногие остались в живых. Это были глубокие старики. Но

они, горячо одобряя предпринятые поиски места печатания "Искры",

силились помочь искателям. И один за другим умолкали, сами удивленные

своему неведению: "Не знаем... Не слыхали... Не помним такой

типографии..."

Неудача не обескуражила историков. Принялись расспрашивать

жителей города вразброд, надеясь на счастливый случай. Ушло на это

несколько лет, но счастливый случай не представился...

Наконец обратились к помощи печати. Казалось бы, с этого

следовало и начать, но... Из опыта научных работ в различных областях

знания известно, что простое решение не всегда приходит сразу. Итак,

уже только в 1952 году по поручению товарищей научный сотрудник

исторического музея Лейпцига Фридрих Донат опубликовал в газете

"Leipziger Volkszeitung" статью с призывом к горожанам сообщить в

редакцию любые сведения о разыскиваемой типографии.

x x x

В этом седом и больном человеке едва ли можно было узнать бывшего

проворного мальчугана и озорника из типографии в Пробстхайде... Прочел

Макс Пуршвиц в местной газете статью Доната и задумался... Сколько

времени утекло - и вдруг вспомнили! Как же быть? Не с кем и

посоветоваться. Все трое - и Герман Рау и Вернер (Блюменфельд), и он,

тогда подмастерье, - дали Ленину слово о печатании "Искры" в

Пробстхайде нигде, никогда и никому не проговориться. Но Германа уже

нет в живых; Вернер, с которым он, Пуршвиц, подружился, как уехал с

Лениным, так и весточки о себе не подал... Где его искать, да и жив ли

он?..

Получается, что тяжесть клятвенного слова теперь только на его

совести. Задумался, оттягивая решение, - и вспомнилось ему детство,

голубятня, мохноногий турман с султанчиком на голове. Бывало,

взовьется турман ввысь, и уже едва приметен в небе, мерцает там, как

белая звездочка. А мальчишка верил, что звезды знают будущее каждого

человека. Но разве ночью сонными глазами разглядишь в глубине неба

свою звезду - вон их какая россыпь!.. И он, бывало, нашептывал

турману, чтобы тот поднялся еще выше, к звездам, - и сам, будто

звездочка, выпытал бы там, у золотых подруг, что предназначено ему,

подмастерью Максу, в жизни... Хотелось счастья. Но что такое счастье?

Тут мысли мальчугана расплывались, и на лице застывала мечтательная

улыбка...

Старик встрепенулся. Перечитал статью в газете, сказал себе:

"Надо решать". Недолго ведь и ему, уже больному, беспомощному,

осталось жить. Что же, унести тайну типографии с собой в могилу?

"Нет, - сказал себе старик, - совесть моя снимает с меня

клятвенное слово. О том, где впервые напечатана "Искра", должны знать

люди".

И редакция газеты получила письмо. Оно было подписано: "Макс

Пуршвиц, ветеран рабочего движения в Германии".

x x x

К Пуршвицу нагрянули историки - сразу несколько человек. Старик

их встретил, рассадил, и началась беседа. Выслушали историки бывшего

подмастерья загадочной типографии, заполнили записями свои блокноты, и

старик даже устал от жарких рукопожатий.

Поехали на место.

"Руссенштрассе... Руссенштрассе, сорок восемь! - нетерпеливо

повторяли вслед за провожатым историки, радуясь удаче.

Вот и Пробстхайда. Вышли из машин - Пуршвиц перед каменным

сараем. Здание показалось ему иным, чем было. И пониже, и поплоше. Но

номер - 48, сомнений нет: это типография Германа Рау.

Между тем экспедиция историков разделилась - одни остались с

Пуршвицем, другие поспешили во двор и внутрь здания.

Вдруг со двора закричали:

– Да ведь это столярная мастерская! Геноссе Пуршвиц, вы ошиблись!

Старик вздрогнул, схватился рукой за грудь, где сердце... Вновь

смотрит на номер. Твердит протестующе: "Нет, не ошибся! Посмотрите

сами: сорок восемь, Руссенштрассе, сорок восемь..."

Но лица историков уже замкнулись в недоверии к нему. Экспедиция

не удалась. Люди сели в машины, чтобы ехать обратно. Холодно указали и

старику место в машине. Но, опозоренный, он на приглашение не ответил.

Машины уехали.

Пуршвиц побрел во двор. С опаской огляделся - тот ли?.. За

полвека многое изменилось, но что-то осталось - знакомое... Старик

взбодрился и вошел в каменный сарай. Взвизгивание пил, стук молотков,

скипидарный запах стружки... Да, от типографии ничего не осталось, и

две комнаты превращены в одну обширную. Заговорил с рабочими, его

отправили к мастеру.

– Вы пожилой человек, - волнуясь, заговорил Пуршвиц, - и, быть

может, слышали, что здесь была типография?

Тот недоверчиво усмехнулся:

– Не слыхал. Это когда же?

– Назад тому пятьдесят лет. В девятисотом...

Мастер выпроводил старика как сумасшедшего.

x x x

В редакцию лейпцигской газеты пришла старушка. Дрожащими руками

вынула из сумки порыжевшее от времени паспарту с чьим-то портретом.

– Это мой отец, - сказала старушка, обводя глазами работавших в

комнате молодых людей.

Один из них встал из-за стола, предложил посетительнице стул,

взял в руки портрет. И старушка, не дожидаясь вопросов, быстро

заговорила:

– Вы, как напечатано в газете, разыскиваете типографию. Я пришла

помочь вам. Моя девичья фамилия Рау. А на портрете мой отец, Герман

Рау, он владел типографией...