Избранное

Она, миссис Дэйли, как-то разговаривала со старшей дочкой Ричардсов, которая служит на почте, и та сказала — от Седрика ни разу не было писем, ни единого письмеца с тех самых пор, как он пропал.

— Тогда эту девчонку надо гнать с почты.— Хозяйка возмущена.— Какое у нее право болтать! Она ж считается на государственной службе.

— Ладно, ладно,— говорит миссис Дэйли.— Ну а как же миссис Эндерсон? Вроде она в прошлый раз в городе повстречала вашу сестру, и сестрица ваша сама сказала…

Тут старуха плюнула в огонь и заявляет — не желает она слышать про то, что наболтала миссис Эндерсон.

— Пускай лучше расскажет, чего ради она таскается в город.

— Говорят, она ездит советоваться с доктором,— объясняет миссис Дэйли.— Говорят, ей раз в месяц вовсе худо, и тогда ее муженек сидит дома, стряпня, стирка — все на нем. Он полдня за дверь нос высунуть не может. Потом она уезжает, а когда воротится, опять здоровехонька, до следующего раза. Только, по-моему, что-то тут нечисто. Почему бы ей не лечиться у нашего доктора? У нас новый доктор, молодой,— он меня уже лечил, говорила я вам? Да как хорошо вылечил, спасибо ему. Вот попробуйте с ним посоветоваться, миссис Макгрегор. Я так думаю, вы им будете очень даже довольны.

— Ну и что с того, что Седрик писем не пишет? — говорит хозяйка.— Письма — это еще не все. Вон сидит молодой человек. Он уже сколько времени у нас работает, а хоть раз писал матери? Написал хоть строчку?

Дэйву без того жарко, но он почувствовал, что пот струится с него ручьями, пока удалось выговорить:

— Нет, миссис Макгрегор, по правде сказать, я не писал.

Вот то-то!

И странным образом на этом все успокоилось. Без сомнения, и жара помогла. В щипцах у старика зажат орех, но руки его ослабли, голова отяжелела и свешивается все ниже, он клюет носом, и на глазах у Дэйва крупная капля пота скатилась со стариковской брови и расплющилась о стол между локтями. И миссис Дэйли, уронив вязанье на колени, расстегнула пуговицы жакета; потом сдвинула шляпу со лба, откинулась на спинку дивана, вытянула ноги и закрыла глаза. Чувствуется, что снаружи такое же пекло, как в доме, все замерло в тишине и неподвижности… но взглянешь — что-то проплывает в воздухе, возможно, древесное семечко или паутинка; а вслушаешься — и уловишь, гомонят тысячи крылатых созданий, мухи, пчелы и невесть кто еще, поодаль трещат и стрекочут цикады, слабо доносятся сверху, из лесу, птичьи голоса. Но здесь, в уэйре, средоточие тишины, подумалось Дэйву, потому что хозяйка вышла в сад, а миссис Дэйли спит или кажется спящей, и старик тоже окончательно уснул, положив голову на стол.

Наконец-то у нас мир и покой, вот бы всегда так, думает Дэйв. Когда-нибудь, конечно, все мы обретем покой… и тут, оглушительно всхрапнув, проснулась миссис Дэйли и старика разбудила.

Но прежде, чем кто-нибудь успел слово сказать, залаяли собаки и стало слышно — едет автомобиль.

— Вот и они,— говорит миссис Дэйли.— Но знаете, мистер Макгрегор, если вы всегда во сне так храпите, мне очень жаль бедняжку миссис Макгрегор. Вы меня до смерти напугали.

— Женушка мне всегда говорит, что я храплю,— говорит старик.— Я ей толкую, я же, мол, не нарочно, но она не верит.

— Слушайте,— говорит миссис Дэйли.

Как будто еще очень издалека слышна машина и ребячьи крики.

— Не годится говорить такое даме,— укоряет миссис Дэйли.— Что станет с миром, если мы, порядочные женщины, выпустим мужчин из рук и позволим говорить, что им вздумается? И поступать, как им вздумается?

Но тут машина, непрестанно надрывно сигналя, миновала крутой поворот, скрытый в выемке меж холмов, и вылетела на дорогу совсем близко; треск, гром, крики (не говоря уже о собачьем лае) слились в оглушительный шум, а через минуту еще и хозяйка откуда-то из сада завопила приветственно. Остальные выходят из дому, и миссис Дэйли поясняет — это Бобби сигналил, отец позволяет ему баловаться, и непонятно, почему Айда не вмешивается.

Изрядно помятый, покрытый ржавчиной «форд» остановился, а гудок все не смолкает. Но Джек вылез, подхватил малыша, который уселся на баранке, и гудок наконец умолк. Джек обернулся и расплылся в улыбке.

— Привет, ма! — кричит он.— Видать, ты еще цела.

По случаю праздника он приоделся — выходные брюки, пиджак, жилет,— но густые волосы, как всегда, встрепаны. Макгрегоры и Дэйв двинулись к дороге, и Джек повторяет — вылезай, Айда, вылезай, лапочка. Двум девчушкам, чуть побольше Бобби, в блестящих соломенных шляпках с лентами и с крохотными кожаными сумочками в руках, тоже пришлось выбраться из машины, а их мамаша еще сидит с младенцем на руках и, похоже, не желает шевельнуться.

Остальные сгрудились вокруг машины, все говорят разом; детям велено поздороваться с миссис Макгрегор и с бабушкой; и хозяйка говорит — ну конечно, пускай миссис Дэйли выйдет осмотрит ее сад и выпьет чаю.

— Она трусит,— говорит Джек.— Она так считает, мне пора нынче свезти ее в город, а я считаю, она проходит еще недельку. Ты бы с ней потолковала, ма.

Его мать перехватила младенца, а он, помогая жене выйти из машины, обращается к Дэйву:

— Здорово, приятель! Как тебе нравится моя женушка?

Айда в очках, щеки до того румяные, точно красным лаком покрыты; туфли на высоком каблуке, маленькая круглая шляпка с вуалеткой. Джек обнял ее, запустив руку под широкую, скрывающую беременность блузу с вышитым аистом, и легонько хлопает по спине.

— Скажи-ка, Дэйв, каков был рождественский обед?

Миссис Дэйли-старшая встрепенулась. Она не успела спросить об этом миссис Макгрегор.

— У нас была индейка,— говорит Джек.— А ну, Бобби, скажи бабушке, что папочка сделал с индейкой. И что сделала мамочка.

— У нас был гусь,— говорит миссис Дэйли-старшая.— А у вас, миссис Макгрегор?

— Меня не спрашивайте,— сказала хозяйка и заторопилась впереди всех в дом, чтоб не видели ее пристыженного лица.

Старая миссис Дэйли засмеялась:

— Только не уверяйте меня, будто вы не сготовили пудинг.

Джек говорит — ему не терпится услышать от матери про ее приключение с жеребцом, и пока он слушает эту повесть, хозяйка разворошила жар в очаге и дала детям по ломтю пудинга; всех насмешил Бобби, он заявил — да, ему очень нравится пирог,— дотянулся и обеими руками схватил большой неразрезанный кусок. Мать велит ему все положить обратно — она-то старалась научить его вести себя прилично, а теперь что скажут люди? Хозяйка говорит — пускай берет, раз ему хочется, а Джек говорит — сразу видно, малец с понятием.

Такой парень в жизни не пропадет, говорит Джек. Еще до моих лет не дожив, сможет сидеть сложа руки. Деньги сами к нему потекут, вот увидите.

Тут миссис Дэйли показывает ему зонтик, и он хмурится.

— Мы заставим их за это заплатить, ма,— говорит он.— Ну а с жеребцом просто случайность. В конце концов, это ж естественно.

Мое правило — живи и жить давай другим, говорит он.

— Тебе хорошо рассуждать,— возражает миссис Дэйли,— тогда не ты сидел на кобыле.

— Верно, ма. Но ты ж осталась цела, так чего расстраиваться?

В конце концов, многим маломощным хозяевам приходится пускать свою животину пастись где попало, если кормить нечем. Вот научились бы маори чтить Священное писание, было б от них меньше неприятностей.

Они все еще пили чай, и вдруг старшая миссис Дэйли заявляет — отличная собралась компания, только двоих не хватает.

— Где, скажите на милость, ваш Джонни? — спрашивает она.

И прибавляет — мол, совсем забыла сказать кое о чем, про что услышала на днях, и просто понять не может, как раньше не слыхала. Оказывается, этот Джонни завзятый пьянчуга. И надо же, сколько лет это скрывал! Но одна женщина (она живет ниже по реке, а ее муж служит на Железной дороге) минувшим летом пошла собирать ежевику. И воротилась домой почитай ни с чем, перепуганная до полусмерти. Из-за этого самого Джонни. Он был с бутылкой, и это бы еще ладно, бывает, только вытворял он невесть что, всякий бы напугался. Рубаху скинул, голый до пояса, размахивает бутылкой и вроде как пляшет.