"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Список высокопоставленных гостей впечатлил бы любого: императорская семья (это естественно), сенаторы, судьи, ну и друзья, в их числе: Бурр, Сенека и его протеже Серен; Вителлий – кряжистый старикан, сохранившийся еще со времен правления Тиберия. Британник пригласил своих приятелей: племянника Сенеки Лукана, сына генерала Веспасиана и его соученика Тита и еще горстку почитателей.

Ко мне бесшумно подошла мать в том самом вышитом жемчугом и рубинами платье. Держалась она на удивление естественно, как будто и не знала, что на следующий день уже не увидит своего сына живым. Да уж, мы с ней семейка настоящих артистов. Стоит ли удивляться, что спустя годы я пересек черту и вышел на настоящую сцену?

– Решила надеть мой подарок, – заметил я.

– Подарок? – Мать небрежно повела плечом. – Весь императорский гардероб в моем распоряжении. Ты просто-напросто преподнес мне в дар то, что и без того мне принадлежит.

Какой смысл с ней спорить? Вся власть в моих руках, и ни к чему тратить энергию, чтобы в чем-то ее убедить.

– Жаль, что ты так на это смотришь, – просто сказал я.

Музыкантов усадили на почтительном (и заодно безопасном) расстоянии от гостей. В воздухе растекалась негромкая мелодия, сплетенная из звуков лиры, флейты и арфы. Рабы опрыскали зал благовонными эфирными маслами розы и лилий. Великолепное, девятилетней выдержки, вино подавали в серебряных кубках на высоких ножках. Вдоль стены выстроились амфоры с клеймами Альбано, и, глядя на них, гости могли не сомневаться, что вина на пиру будет более чем достаточно.

Британник ораторствовал в кругу своих друзей, которые только и делали, что ему льстили. Глядя на Тита, этого коренастого крепкого парня с бычьей шеей, легко было понять, что он – сын генерала. Лукан был более утонченным пареньком с живой мимикой, да и румянец у него на щеках появлялся слишком уж часто.

Пришло время всем занять свои места, и я должен был сказать несколько слов. Мать и отец Британника были мертвы, так что говорить от его имени мог только я. Я поприветствовал гостей и поздравил Британника, затем Лукан спросил, можно ли ему прочитать поэму, которую он сочинил ко дню рождения Британника. Позволение он, естественно, получил, и поэма оказалась на удивление хороша. А потом, сам не знаю, что на меня нашло, я вдруг сказал, что рад поздравить брата с совершеннолетием и что полагаюсь на его помощь в управлении империей. С моей стороны это было чем-то сродни извращению, но так уж вышло, эту речь я не готовил. Я понимал, что люди на следующий день припомнят мои слова, а сам притворялся, будто не знаю, какая участь ожидает Британника. После этой короткой речи я, испытывая неподдельное удовлетворение, занял место на императорской кушетке рядом с матерью, Октавией, Сенекой, Бурром и еще четырьмя сенаторами.

Я оглядел зал. Дегустаторы стояли за кушетками, подцепляли еду с каждой тарелки и отпивали вино из каждого кувшина. Передо мной поставили огромное блюдо с грибами. Дегустатор взял один с краю, прожевал с серьезным лицом, немного подождал и кивнул. Я переложил несколько грибов на свою тарелку, но есть, конечно, не стал. Британник то и дело на меня поглядывал. Да и мать тоже порой чуть наклонялась, чтобы посмотреть на мою тарелку.

Я все еще не знал, выполнит ли Локуста свою часть сделки. Дегустаторы в ту ночь были начеку. Что же отравлено? Подушки на кушетках? Или салфетки? Отрава не обязательно в еде. Яд могли добавить в эфирные масла, которые мы вдыхали. Он мог подниматься вместе с дымом от жаровен. Но отравленный воздух не выбирает жертву, он действует на всех. От этих мыслей мне даже стало трудно дышать.

Тут Британник встал и высоко поднял свой кубок.

– Хочу произнести несколько слов. Мои дорогие друзья, окружающие меня своей любовью, и моя дражайшая сестра Октавия, этот вечер не только мой, но и ваш. Будьте со мной на моем пути!

Он осушил кубок и опустился на кушетку. Вслед за ним выпили и все остальные. А спустя несколько мгновений по телу Британника пробежали судороги, и он скатился с кушетки на пол. Голова его запрокинулась, конечности дергались, но недолго, потом глаза закрылись и тело обмякло. Падая, он смахнул со стола тарелки и теперь лежал среди рассыпавшейся по полу еды.

Все словно окаменели. Потом двое-трое гостей сползли с кушеток и на нетвердых ногах побежали к выходу из зала. Тит, возлежавший за столом рядом с Британником, схватился за горло. Октавия на нашей кушетке открыла в немом крике рот и вытаращила глаза.

Взять ситуацию в свои руки должен был я. А кто еще?

– Не стоит так пугаться, – сказал я, откидываясь назад. – С ним, как с любым эпилептиком, такое часто случается. Он с детства страдает падучей, скоро придет в себя, а сейчас его унесут; в покоях о нем позаботятся знающие врачи.

Я махнул рукой оцепеневшему от страха рабу и приказал послать за носилками. Вскоре появились два раба с носилками, погрузили на них бесчувственное тело Британника и вынесли его из зала. И сразу, словно заклятие сняли, все вернулись к изысканным блюдам. Только мать посмотрела на меня, и по ее глазам я понял, что она в ужасе. Что может быть страшнее, чем осознавать, что враг тебя переиграл и теперь ты полностью зависишь от его милости?

– Жаль, что пир в честь дня рождения Британника вот так для него закончился, – заметил я. – Но он все же успел послушать поэму в свою честь.

И, словно пытаясь приободрить мать, я легонько похлопал ее по плечу.

* * *

В ту же ночь, но гораздо позже, врач сообщил мне о кончине Британника.

– Сердце остановилось еще до того, как он упал на пол. Никаких шансов, никакой надежды привести в чувство.

– Да, жизнь может оборваться в самом начале, – заметил я. – Это настоящая трагедия.

Я распорядился, чтобы его кремировали в ту же ночь.

– Такова традиция. Как ни печально, преждевременная смерть не сопровождается ни почестями, ни процессиями, ни хвалебными речами, – сказал я, а потом, как будто что-то припомнив, добавил: – Можете использовать для кремации погребальный костер, тот, что построили на Марсовом поле недалеко от реки. Заметил его недавно, когда там прогуливался. Уверен, тот, кто его возвел, не станет жалеть о своих затратах, понимая масштаб трагедии императорской семьи.

Так все и закончилось. Я одержал верх, но стал одним из них, одним из убийц, череда которых, если оглянуться, тянулась на многие годы у меня за спиной. Я снял и отбросил тогу, в которой был на пиру, подумал, что надо приказать от нее избавиться; потом стянул с руки браслет с кусочком змеиной кожи – он выполнил свое предназначение… И возможно, мать уже сожалела о своем подарке.

О, как же я устал. Не просто устал – я чувствовал себя раздавленным. Рухнул на диван и уставился в потолок. Я не спал, а словно блуждал по населенным призраками пространствам. Не знаю, сколько времени я так пролежал, возможно не один час. А потом рядом возникла Акте и с нежностью прикоснулась к моему плечу.

Я тут же вернулся в реальный мир. Сердце бешено колотилось в груди. Акте, не произнеся ни слова, заключила меня в свои объятия. Я обнял ее. Так мы и пролежали остаток ночи до самого утра; никто не сказал ни слова.

XXXIX

Утром солнце взошло над миром, в котором уже не было Британника. И все в Риме об этом знали. Я должен был появиться на публике и сделать заявление. Глядя вниз с балкона, я видел на Форуме толпы обеспокоенных людей. Марсово поле с этого угла было не видно, но дым от погребального костра уже точно рассеялся в воздухе.

Днем я созвал сенат и явился в курию. Это надо было сделать – иначе никак. Лица сенаторов были сумрачными, как то зимнее утро. Я вышел в центр курии и сообщил им печальную новость: молодой принц Британник покинул нас навсегда. Его забрал недуг, преследовавший многих великих людей и правителей. Теперь мне предстоит взять на себя ношу, которую я планировал с ним разделить. Отныне все мои надежды связаны только с Римом, а сенат и люди Рима должны постараться возместить мою потерю, ибо теперь я – единственный в моем роду – обязан исполнять высокое предназначение.