"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

И я рассказал им об Акте, а затем спросил, сможет ли кто-то из них выступить в роли ее любовника.

– Я хочу одаривать ее, но не могу, не привлекая внимания… – признал я (можно было не уточнять, чье внимание было для меня нежелательным). – Кроме того, я не могу покидать дворец в ее обществе, но если один из вас выступит в роли ее любовника, это послужит для нас хорошим прикрытием.

Все с готовностью вызвались взять на себя эту роль и даже начали спорить, кто лучший кандидат. Один только Петроний не принял участия в споре.

– Судя по тому, как ты ею очарован, она – настоящее сокровище. Я бы не рискнул подвергнуться такому искушению.

Спор выиграл Серен.

– Можешь приступать прямо сейчас! – Я похлопал его по плечу.

О, как же мне хотелось вырваться за окружавшие нас с Акте границы!

Петроний встал и поднял кубок.

– Сегодня Нерон доказал, что он – один из нас. Так почему нам не пригласить его поучаствовать в наших ночных вылазках?

Все согласно закивали. В комнате царил полумрак, и я не мог разглядеть, что именно выражали их лица.

– Знай же, сатурналии для нас длятся весь год, – сказал Петроний своим глубоким рокочущим голосом и приподнял бровь. – Мы переодеваемся в рабов, бродяг или бандитов и в таком виде шатаемся по улицам Рима. Не просто шатаемся, но и развлекаемся. Ты как? Желаешь к нам присоединиться?

Отдаться в объятия ночи. Соблазн был велик, и я коротко ответил:

– Да.

* * *

Ночные вылазки, как они это называли, обычно совершались в новолуние. Наша группа примерно из двадцати человек встречалась на Фламиниевой дороге у Мульвийского моста, что в северной части Марсова поля. Все обряжались в драные плащи и туники, на голову, чтобы уж точно никто не узнал, надевали парики. В руках держали факелы и дубинки, но никаких ножей и тем более мечей ни у кого не было.

– Это наша ночь! – размахивая дубинкой, провозглашал Сенецио. – Вперед, друзья!

Улицы ближе к центру города были узкими, и в это время одинокие прохожие встречались крайне редко. Шли они обычно с фонарями и, завидев нас, сразу ныряли в ближайший дом или проулок. А вот группы по нескольку человек не пугались и не пытались убежать, их мы и гоняли по плохо освещенным улицам, при этом дико вопили и яростно размахивали дубинками. Если попадалась еще открытая таверна, мы заваливались внутрь, наводили ужас на посетителей и требовали подать вина. В обычной жизни я должен был соблюдать правила и, что называется, постоянно оглядываться по сторонам, поэтому самое большое удовольствие от своего дурного поведения я получал, когда видел перепуганные до смерти лица. Перед уходом из таверны я частенько оставлял на стуле кошель с монетами, но так, чтобы этого не заметили мои сотоварищи.

Еще мы вламывались в запертые лавки; жалкий товар нам был не нужен, но мы обставляли все так, будто он был очень нужен неким грабителям. И снова я старался тайком оставить в разграбленной лавке деньги, но в простом кошеле, который бы не навел хозяина на мысли об императорском дворце.

Грабежи мне не особо нравились. Больше всего мне нравилось, когда мы разделялись на мелкие группы, заходили в таверны и, прикидываясь обычными людьми, выпивали с тамошними завсегдатаями. В такие моменты можно было за ними понаблюдать и спровоцировать на откровенные речи. Я порой даже задавал вопросы о молодом императоре и слушал, что они на самом деле обо мне думают.

В одной из таверн я оказался в компании пятерых уже довольно подвыпивших мужчин. Они были только рады поделиться своим мнением обо мне.

Первый, похожий на жирного кота, рыгнул и сказал:

– Он ничего так парень. Ну то есть пока. Щедрый, любит игры.

– Я слышал, он в Цирке раздавал призы и жетоны на лошадей, драгоценные камни и вино. Пусть так и будет, мне такое по душе, – вставил его приятель с густой рыжей гривой.

– Говорят, он любит колесницы, – подхватил худой смуглый мужчина. – Может, скоро сам выступит в Цирке. Вот будет зрелище! А еще говорят, он тренируется где-то на Марсовом поле. Так что, если желаешь увидеть императора голиком, в одной набедренной повязке, вперед, у тебя есть все шансы.

Его слова не соответствовали действительности, но я не стал его поправлять.

– А я слышал, он любитель сочинять стихи, – сказал другой.

– И как? Хорошие? – спросил рыжий.

– Кто знает? – вопросом на вопрос ответил толстяк. – Если император сочиняет стихи, разве кто-нибудь скажет ему, что они плохи?

Вот так я выслушал от случайных людей, что они обо мне думают. (Люди вообще склонны обсуждать других за глаза.) Они упомянули мои пристрастия и увлечения (ну хоть заметили) и коснулись вопроса, который, честно скажу, не давал мне покоя: возможно ли вынести справедливое решение, если в поединке артистов принимает участие сам император?

(Они быстро и не тратя лишних слов описали подобную ситуацию.) Да уж, к голосу простых людей всегда стоит прислушиваться, а выражение «народная мудрость» – не пустые слова.

* * *

В то осеннее новолуние было достаточно прохладно, чтобы мы в своих маскировочных нарядах не потели, как случалось летом.

– Мы исполнены решимости кутить и устраивать засады, сколько душа пожелает, – сказал Отон.

На лице у него была маска, а его короткие крепкие ноги выглядывали из-под драного плаща. Мы стояли у моста Фабричо, неподалеку от театра Марцелла и портика Октавии. В безлунную ночь греческие статуи в нишах и между колоннами освещались только факелами, которые несли в руках редкие прохожие. Днем здесь свободно прогуливались и отдыхали горожане, а вот по ночам эти ниши служили отличным укрытием для поджидающих своих жертв грабителей.

По периметру полуциркульного здания театра Марцелла также были установлены статуи богов, богинь и императоров. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг задался вопросом: почему статуи императоров такие маленькие? Нам нужны колоссы. Почему на крохотном Родосе есть Колосс, а у нас, в Риме, нет? Надо возвести такой, чтобы вытеснил родосского из списка семи чудес света.

К этому времени публика начала покидать театр. Выходов было несколько, и возле каждого стояли ожидавшие своих хозяев рабы с факелами в руках, они должны были позаботиться о том, чтобы хозяева безопасно добрались домой. Одна довольно большая группа, выйдя из театра, повернула на юг в направлении Авентинского холма.

– Они наши, ребята! – сказал Серен, и мы пустились следом.

Поначалу людей вокруг было многовато, но чем дальше от театра мы отходили, тем безлюднее становились улицы. Мы, не скрываясь, преследовали своих жертв. Наши шаги отчетливо звучали по мостовой. Наши жертвы ускорили шаг, мы тоже. Среди них были и женщины – мужчины чуть ли не тянули их за собой. Кто-то побежал, и все остальные тут же к нему присоединились.

Петроний торжествующе завопил и ринулся вперед, мы – за ним. Нагнали компанию быстро. Они остановились, повернулись к нам и принялись кричать:

– Не приближайтесь! Прочь! Оставьте нас!

Серен и Сенецио восприняли эти крики как сигнал к атаке. Они бросились вперед, сбили с ног старика, повалили на землю женщину. Отон ударил одного из мужчин дубинкой по голове, а старый коренастый Вителлий нанес жертве несколько быстрых ударов кулаками. Мужчина мешком осел на мостовую.

И тут вдруг меня атаковал высокий крепкий мужчина. Он ударил меня кулаком в лицо, а потом еще добавил дубинкой по голове. Я нанес ответный удар – мужчина отшатнулся и упал на спину. И пока он падал, я его узнал. Юлий Монтан – новый сенатор. Я был в ужасе. Дальше – хуже. Монтан с трудом встал на ноги и, стерев струящуюся из носа кровь, поклонился: