"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
Да, этого я и желал. Желал предстать на суд публики и выслушать честное суждение о моих способностях к пению, стихосложению и музицированию.
– Искусство и страх несовместимы, – сказал я. – А теперь расскажи, что я должен делать, чтобы усилить свой голос.
Аппий дал мне следующие наставления: каждый день ложиться на спину, класть на грудь свинцовый груз и подолгу громко говорить – так укрепятся мышцы. Постараться не есть яблоки – они вредят горлу. Для смягчения горла ежедневно съедать порцию лука-сибулета в оливковом масле.
– И почаще заниматься сексом, это делает голос глубже… во всяком случае, так говорил Аристотель. – Аппий позволил себе улыбнуться. – Это самое
Но на тот момент наименее для меня доступное. Как же мне быть с Акте?
Надо было ей написать, но слова отказывались литься из-под стилоса, как холодный мед отказывается вытекать из амфоры. Поздней ночью я сидел за столом и при свете нескольких ламп смотрел на пустой лист пергамента. Я очень тосковал по Акте, но в то же время ловил себя на том, что все еще не готов ее увидеть и даже не хочу этого. Как будто для меня было бы лучше оставить ее в прошлом, где ничего не изменится и останется для меня священным и которое я буду лелеять в своих воспоминаниях.
Если увижу ее сейчас, вся эта картина разлетится на куски, ведь между нами появилась новая и очень странная территория. Но я понимал: если не напишу ей, буду жалеть об этом до конца жизни.
Сердце мое,
я обращаюсь к тебе так, потому что ты всегда была и остаешься моим сердцем. Шесть месяцев прошло с начала нашей разлуки, тогда мы не знали, что она будет такой долгой.
Что дальше? С чего начать? Я зажал в зубах кончик стилоса и посмотрел на желтое пламя одной из ламп, как будто оно могло подсказать мне ответ.
Ты знаешь обо всем, что случилось, и о великих переменах, произошедших за это время.
Больше об этом ни слова. Тем более на бумаге.
Твое место здесь, со мной, и я молю тебя вернуться. Как император, я мог бы послать за тобой стражников, мог бы выставить вдоль улиц Рима толпы ликующих горожан, которые бы усыпали твой путь цветами. Но во всем этом нет смысла, если ты сама не желаешь вернуться ко мне. Есть вещи, которые даже император не может себе подчинить, и твое сердце в их числе. Точно так же я не могу совладать со своим сердцем, которое рвется к тебе. Ты помнишь обещание, которые мы словами Сапфо дали друг другу: «Так приди ж и ныне, из тягот горьких вызволи».
Как подписать письмо? Точно не «твой император». Не «Нерон». Не «твой друг». Как же тогда? Я потер глаза. Было уже поздно, я очень устал и душой, и телом.
Да, пусть она придет и вызволит меня из горьких тягот… если на это вообще у кого-то достанет сил.
Акте поймет: подписавшись этим именем, я хочу сказать, что она знала меня еще до других имен и титулов.
Письмо был отправлено, но это не принесло облегчения, наоборот – по ощущениям мне на грудь будто положили не одну Аппиеву плиту, а две. Я заказал специальную толстую подстилку из гусиного пуха, и теперь свинцовую плиту можно было сравнить с улегшимся мне на грудь здоровенным мастифом.
Занятия проходили так: я опрокидывался на спину, слуга-помощник укладывал мне на грудь плиту, после чего должен был отходить на разные расстояния и слушать, как я читаю отрывки стихов или философских трактатов. Цель занятий – слуга должен меня слышать даже из соседней комнаты. Это было очень непросто и к тому же муторно, но зато по прошествии нескольких дней я почувствовал, как растет моя
сила.– Думаю, к окончанию занятий грудь моя станет твердой, как кираса, – однажды сказал я Аппию. – Даже доспехи не понадобятся во время сражения.
– Ты планируешь вскоре поучаствовать в битве? – улыбнулся Аппий.
– Нет, и вообще надеюсь этого избежать.
– Так люди и думают – императора военные дела не интересуют.
– Интересуют, просто… – Пришлось перевести дух, потому что плита выдавила весь воздух из моих легких. – Просто не хочу становиться военачальником.
– Возможно, стань ты хотя бы очень ненадолго военачальником, люди бы перестали с подозрением относиться к твоему увлечению пением.
– О, только не ты. – Тут снова пришлось набрать в грудь побольше воздуха. – Готов выслушивать такое от Сенеки с Бурром, но не от моего учителя по вокалу.
Мне следует нацепить кирасу и шлем и в таком виде проехаться во главе солдат? Но сейчас никаких военных действий не ведется, в империи царит мир.
– Это не совет, я просто высказал вслух свои мысли. Единственно полезные советы, которые я могу дать, касаются тональности голоса и дыхания, но никак не политики. Я, как любой простой римлянин, живу в городе, а не во дворце.
– Вот именно.
Однако, когда помощник снял с моей груди свинцовую плиту и дышать стало легче, я обдумал его слова. Да, когда-нибудь – и, возможно, скоро – мне предстоит выступить в роли солдата. Но сначала – игры.
Я прибыл в сенат, чтобы объявить о двух играх и разъяснить разницу между ними. Прибыл в самой роскошной тоге, мягкой и дважды окрашенной в тирский пурпур. Сел, согласно протоколу, между двумя консулами – Титом Секстием Африканским и Марком Острием Скапулой. Решил, пусть все идет по правилам, ведь то, о чем я им сообщу, выходит за рамки всяких правил. Я встал:
– Эту сессию я собрал, чтобы объявить о том, что всех вас порадует.
Двести лиц смотрели на меня в ожидании и в то же время настороженно.
– Я приглашаю всех вас стать моими партнерами в проведении двух особенных игр. Первые, Большие игры, будут посвящены божественному спасению вечной Римской империи от недавней и не первой угрозы.
Сенаторы с непроницаемыми лицами ждали, что я скажу дальше.
«Расходы – вот что их пугает, – подумал я. – Что ж, им полегчает, потому что все расходы я возьму на себя».
– Ряд пьес мы посвятим империи и весь Рим пригласим их посмотреть, без платы за вход. Мы также устроим гладиаторские бои, танцы и балет, для чего предоставим мой амфитеатр, старый амфитеатр Тавра, театры Помпея и Марцелла и Большой цирк. И… – я спустился с невысокой платформы и, медленно поворачиваясь, посмотрел на каждого из сенаторов, – вы все и ваши семьи приглашены принять участие в представлениях и стать моими партнерами в празднестве. Да! Мужчины и женщины, юноши и девушки, старые и молодые, из семей сенаторов и всадников – вы примете участие в действах, а я предоставлю вам возможность обучиться в специальных школах. Те же из вас, кто не готов к таким тяготам, смогут выступить в роли хористов.
Самый упертый и дерзкий сенатор Тразея Пет, тот самый, который отказался голосовать за мои почести во славу спасения от коварной матери, поднял руку:
– Гладиаторские игры? Ты хочешь, чтобы мы дрались с гладиаторами?
– Никаких убийств не будет! – заверил я. – Но кто из вас втайне не хотел бы надеть шлем, взять в руку сеть и ринуться в бой? Вы годами смотрите бои, найдется ли среди вас кто-то столь трусливый, что не захочет хоть раз испытать свои силы?
Естественно, никто из сенаторов не признался бы в трусости, поэтому они просто закивали.