Избранные киносценарии 1949—1950 гг.

И вот вся группа в башне перед камерой.

П а в л о в. Ведро воды и железный лист.

Изумленный Никодим уходит. Павлов улыбается, оглядывает недоуменные лица сотрудников.

— Я здоров, господа, совершенно здоров. Мы сейчас пойдем сто следам травмы.

Странную картину можно наблюдать в лаборатории.

Никодим с ведром воды наготове стоит у дверей камеры. Семенов грохочет железным листом. Павлов у глазка перископа, ведущего в камеру. Он дирижирует этой импровизацией наводнения.

П а в л о в. Ветер! Ну, что же вы, давайте ветер!

Забелин и Варвара Антоновна гудят, подражая завыванию ветра.

П а в л о в. Воду!

Никодим льет под дверь камеры воду. Павлов, не отрываясь, наблюдает в глазок перископа.

В камере. Завидев струю, проникшую из-под двери, собака вздрагивает и начинает пятиться. Взъерошена шерсть. Вода все шире растекается по полу. Собака бьется в лямках. Все сильней и сильней — и вдруг застывает в каком-то трансе.

П а в л о в (торжествующе). Смотрите!

Он открывает дверь камеры. Собака спит в станке. Павлов поднимает ее лапу и сгибает. Лапа остается висеть в воздухе, будто кто-то поддерживает ее за ниточку.

З а б е л и н. Каталепсия?! Сон!

П а в л о в (торжествующе). Вот именно! Перенапряжение нервной системы и срыв. Совсем по-человечески. Вспомните клинику.

С е м е н о в (в раздумье). Ведь, пожалуй, наблюдавшаяся нами окаменелость некоторых душевнобольных объясняется так же.

П а в л о в (сияя). Именно так! А что, если в подобных случаях искусственно углубить сон? Сделать его длительным? Этаким образом восстановить силы переутомленного головного мозга. Да ведь так лечить можно? А?

Павлов в сопровождении Семенова и Забелина, окруженный группой врачей, идет садом. Казалось бы, сад, как сад, — дорожки, клумбы. Листья деревьев шумят на ветру.

Но вот человек в странной позе, точно он остановился на бегу и замер.

Вот другой человек в халате. Он в позе Наполеона. Величественным жестом он подзывает к себе Павлова. И тот покорно подходит к нему.

Б о л ь н о й (волнуясь). Скачите к Мюрату. Пусть двинет гвардию.

И вдруг, схватив за плечо Павлова, приближает его к себе:

— А может быть, все это было ошибкой?

П а в л о в (тихо). Да, ваше величество, это все ошибка.

Еще никогда мы не видели его таким любезным, мягким, как сейчас.

Павлов идет дальше.

В р а ч-п с и х и а т р. Его считают неизлечимым, Иван Петрович. А, впрочем, теперь… в связи с вашей работой…

Лицо девушки — тонкое, нервное лицо. Порыв ветра. Падают листья. Девушка подставляет руку, и один лист падает ей на ладонь.

П а в л о в. Как вы себя чувствуете?

Д е в у ш к а (подняв голову). Спасибо, очень хорошо. Такая свежая, ясная голова… Говорят я две недели спала?.. Я как будто все вижу впервые. Облака, деревья. Какой хороший ветер… (Застенчиво улыбнувшись.) Я так благодарна вам!

Окружающие стоят в почтительном молчании. И вдруг, склонившись, девушка пытается поцеловать руку Павлова.

П а в л о в (отстраняя руку). Это вот напрасно, напрасно… А за вас я рад, очень рад…

Он идет дальше.

П о ж и л о й в р а ч. Признаюсь, Иван Петрович, многие из нас, психиатров, считали, что вы не в свою область вторглись. Но сейчас вынуждены признаться, что ваш метод лечения сном дает превосходный эффект.

Просторная светлая палата. Ряды кроватей. Тишина. Чуть слышно тикают часы на столике дежурной сестры. Открыты окна. Ветер колышет легкие занавески. Больные спят.

Лицо Павлова, о чем-то сосредоточенно думающего. В какие еще неизведанные тайны мозга пытается сейчас проникнуть его мысль?

П а в л о в. Ведь вот! А говорили — область непознаваемого… Дескать, куда суетесь? Чепуха. (Спохватившись, шопотом.) Нет непознаваемого, господа. Вот он мостик от лаборатории к клинике.

В группе врачей, окруживших Павлова, мы видим молодого врача-казаха, он пододвигается к Павлову.

В р а ч-к а з а х. А у нас, Иван Петрович, новую клинику открыли.

П а в л о в. Это где? Ах, да, в Алма-Ата. Бывший Верный.

В р а ч-к а з а х. Мы хотим там, Иван Петрович, ваш метод целиком применить.

П а в л о в. Так-таки сразу? Целиком? (Смеется.) Николай Сергеевич!

С е м е н о в. Да.

П а в л о в. Я попрошу вас — объясните детально дозировку, уход. А потом мы побеседуем.

Павлов выходит. Группа врачей склоняется у постели спящего больного.

С е м е н о в. Этот больной спит уже шестые сутки…

Павлов и Варвара Антоновна сидят на скамейке в саду больницы.

П а в л о в (улыбнувшись). Мой метод целиком! Ох, эта молодежь! Силы свежие, задор! Все впереди! Путь кажется легким, вершины близкими. А тут вот карабкаешься, карабкаешься изо всех сил. Взобрался… ан это холмик. А гора-то еще далеко впереди… Не так ли?.. Гм… Скажите, Варвара Антоновна, а не надоело ли все это вам?

Наступает пауза. Точно пробегая мысленно годы, проведенные с Павловым в непрестанных и дерзких исканиях, молчит Варвара Антоновна. Ветер чуть колышет кроны деревьев, и солнечные блики прыгают на дорожке сада у ног Варвары Антоновны. Вот она повернула голову, пристально смотрит на Павлова:

— Нет, Иван Петрович. Я и времени не заметила… Как один день.

П а в л о в. Ну, что ж! Спасибо! Да, вот теперь есть о чем и с нашими западными коллегами побеседовать. Пора с ними на кулачки… Руки чешутся. А ведь не пустят, пожалуй. А? Характер-то у меня… знаете!..

Знакомая нам столовая Павловых. Серафима Васильевна накрывает стол. Входит дочь с книгой в руках. Отодвигает стул, собирается сесть.

С е р а ф и м а В а с и л ь е в н а. Вера! (Она кивает на часы, которые показывают без трех минут шесть.) Оставь, пожалуйста, книгу. Отец этого не любит.