Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
Взрыв аплодисментов части публики. Особенно восторженно аплодирует студенческая галерка.
Группа маститых скептиков в зале. В центре их Званцев. Рядом с ним дама в мехах.
Кто-то оборачивается к галерке:
— Тише, господа, вы ведь не в театре.
— Это уж слишком, ваше превосходительство, — слышится где-то реплика над ухом Петрищева, сидящего в кресле первого ряда. Говорящий привстает, изогнувшись, шепчет:
— Тимирязев лишил растения души. Ну, это еще так-сяк… А ведь Павлов отрицает одушевленность животных… Что ж будет дальше?
Петрищев сокрушенно качает головой.
Дама, сидящая со Званцевым, кокетливо машет веером:
— Это
Званцев взглядывает на нее так, что дама вдруг сникает, шепчет ему на ухо:
— Я не понимаю, почему ты сердишься, Глеб? Ведь ты же сам говоришь это в своих лекциях…
Постукивая деревяжкой, Никодим выкатывает на трибуну собаку в станке. Собака спокойно взирает на зал.
П а в л о в. Особа, как видите, бывалая. С помощью условных рефлексов, привитых собаке, вы сможете как бы увидеть некоторые процессы, происходящие в мозгу у этой собаки.
Ироническая реплика в группе скептиков:
— Вечер чудес?
П а в л о в. Если хотите, господа! Но это чудеса нашего научного метода. Опыт покажет доктор Иванова.
Павлов спускается вниз, где в первом ряду сидят все сотрудники лаборатории. Здесь и Забелин и Варвара Антоновна.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Может быть, Лев Захарыч? (Она кивает на Забелина.)
П а в л о в. Извольте итти.
В а р в а р а А н т о н о в н а (поднимаясь на трибуну). В этом опыте мы использовали чувствительность кожных покровов. Кожа собаки — это как бы экран, каждая точка которого соединена нервными путями с различными клетками мозга. Любое раздражение кожи передается в мозг и вызывает там реакцию. Перед вами три механических касалки. Мы закрепляем их на ноге собаки… (Прикрепляет одну у стопы.) Вот эта верхняя и средняя касалки пускались в ход всегда с подкреплением их едой. Они стали условными возбудителями слюнной железы. Вы можете в этом убедиться.
Варвара Антоновна пускает в ход верхнюю касалку. Касалка прикасается к коже. Из фистулы собаки капает слюна.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Такое же действие производит и наша вторая касалка.
Напряженное внимание зала.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Но вот эту третью, нижнюю, касалку мы никогда не сочетали с едой. Она стала тормозом для слюнной железы.
Перешептывание в группе, окружающей Званцева.
1-й с к е п т и к. Еще бы, собака помнит, она ожидает еду и, естественно, отделяет слюну. Она знает, что при третьей касалке еды не будет. Не нужна и слюна. Это понятно любому психологу без рефлексов.
2-й с к е п т и к. Это простейшее объяснение. Однако под ним подпишется любой из нас, зоопсихологов.
П а в л о в (вскочив с места). Очень хорошо, господа. Я ждал именно этого вашего простейшего объяснения. Но вот, сейчас… (Ивановой.) Впрочем, продолжайте… извините…
В а р в а р а А н т о н о в н а. Мы пускаем в ход эту третью, тормозную касалку. Как видите, слюны ни капли. Но любопытно, что сейчас и эта средняя перестала работать.
Она включает среднюю касалку, и та не дает ни капли слюны.
Изумление в зале.
— А вот эта, верхняя, продолжает еще работать. — Иванова включает касалку, и из фистулы автоматически выделяется слюна.
П а в л о в. Через пятнадцать секунд и эта перестанет работать. Возьмите часы, господа.
Многие,
улыбаясь, вынимают часы. Секундная стрелка обегает циферблат.П а в л о в. Включите.
Варвара Антоновна включает верхнюю касалку, и, действительно, слюны ни капли. Она, улыбаясь, оглядывает зал:
— Мы можем сказать больше. Через двадцать секунд она снова будет действовать.
Многие, не выдержав, вскакивают с мест и толпятся подле самой трибуны. Проходит двадцать секунд.
П а в л о в (с часами в руках). Включите.
И касалка снова гонит слюну, точно подчиняясь приказу Павлова.
Совершенное изумление в зале. Волнение в группе скептиков. Павлов взбегает на трибуну, пожимает руку Варваре Антоновне.
П а в л о в (торжествуя). Ну что ж, господа, я жду объяснения.
Молчание оцепеневшего зала.
П а в л о в (группе Званцева). И рыцарь и латник безмолвно сидят? А мы, физиологи, можем это объяснить. Возбуждение и торможение — эти два процесса составляют основу деятельности мозга. Они во взаимной борьбе — непрерывной и постоянной. Они стремятся занять пространства клеток. Третьей касалкой мы вызываем торможение. Оно растеклось по коре. На это нужно время. Оно захватило дальние участки, и потому не работала даже самая высокая касалка. Возбуждение было подавлено. И вот волна торможения отступает назад. По секундам. Вы это видели, господа. И снова освобождаются очаги привычного возбуждения. Никаких чудес, как видите.
Аплодисменты. Особенно неистовствует студенческая галерка и трое студентов впереди. Один, с торчащим хохлом на голове, в увлечении почти перевесился через барьер.
1-й с к е п т и к. Не убеждает. (И, как бы чувствуя недостаточность своего аргумента, он повторяет строго и внушительно.) Не убеждает.
2-й с к е п т и к. А кто поручится, что вы не употребляете плети? Простая дрессировка, наконец.
Какой-то седовласый вскакивает в возмущении, кричит скептикам:
— Стыдитесь, господа! Позор! Это блестящий эксперимент!
З в а н ц е в (вскочив с места). Ну и что же? Ну и что же? (В сильнейшем возбуждении.) Что из этого следует? Элементарная механика, и к тому же собачья! А ваше утверждение, что все сводится к материальному процессу, оно просто оскорбительно!
П а в л о в. Оскорбительно, что мы нащупали два рычага, управляющие деятельностью мозга? Что, действуя ими, мы, может быть, поймем, что такое усталость и сон? Оскорбительно, что мы пытаемся найти для человечества новые пути, пути вмешательства в собственную природу? Я смею утверждать, что когда-нибудь мы будем лечить человека, воздействуя на его мозг, лишив его усталости, разумно используя величайшее творение природы — мозг человека. Это оскорбительно? Нет, сударь мой, оскорбительно другое — что вы были когда-то в науке!
Званцев демонстративно идет к выходу, и, поддерживая его, уходит часть публики.
Степенно проходит Петрищев, окруженный свитой.
Оставшиеся окружают Павлова. Мелькают студенческие куртки, бороды седовласых ученых. Возникает овация…
Как занавес интермедии, предваряя следующую сцену, наплывает газетный лист:
Строки заголовков:
«Всегреческое движение против Турции».
«Усмирение Албании».