Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
«Студенческие забастовки».
«Арцыбашев о самоубийстве».
«Забаллотировка Павлова».
«Вчера в Петербургском обществе врачей был забаллотирован академик Павлов. Двенадцать лет он был бессменным председателем Общества. Факт забаллотировки крупнейшего русского ученого не может не остановить нашего внимания…»
Сад института. Трое студентов, которых мы видели на галерке Общества врачей, идут к подъезду. Впереди долговязый, вихрастый Семенов.
— Слушай, Семенов, — говорит один из них, — а может быть, все-таки, неудобно? Знаешь ведь он какой.
— Нет уж, решили — менять нечего, — отвечает Семенов.
Лаборатория.
З а б е л и н (входя, Варваре Антоновне). Там студенты пришли. Как вы думаете, удобно?
Кто-то из сотрудников машет руками:
— Что вы, что вы! Он в кабинете, просил никого не пускать. Очки снял. Сами знаете — полчаса протирает…
В а р в а р а А н т о н о в н а (решительно). Дайте-ка блюдечко.
Она берет со стола, где пили чай, блюдечко.
Подходит к кабинету Павлова, заглядывает в щелку.
Павлов сидит мрачный, протирает очки.
За Варварой Антоновной на цыпочках следует несколько сотрудников. Она решительно открывает дверь.
П а в л о в (раздраженно). Я же сказал!..
Варвара Антоновна вдруг с размаху бросает блюдечко на пол. Оно разбивается вдребезги.
П а в л о в. Что? Что такое?
В а р в а р а А н т о н о в н а (невозмутимо). У вас задержался тормозный процесс. Ну и вот — неожиданный раздражитель.
Она указывает на осколки блюдечка. Павлов изумленно смотрит на Варвару Антоновну и вдруг хохочет, хохочет до слез, машет руками:
— Фу, какая чепушная женщина.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Иван Петрович, там делегация от студенчества.
П а в л о в. Какая еще делегация? Меня нет.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Но им сказали, что вы здесь.
П а в л о в (раздраженно). Кто? Кто сказал?
В а р в а р а А н т о н о в н а. Я. Мне кажется, что…
П а в л о в (смягчившись). Всегда вам что-нибудь кажется (выходит в вестибюль).
В вестибюле трое юношей. Двое из них в студенческих куртках, третий — Семенов, в косоворотке, вихрастый, большеголовый.
П а в л о в (сухо). Чем могу служить, господа?
Некоторое замешательство. Прием не очень-то любезный.
С е м е н о в (срывающимся голосом). Мы, Иван Петрович, от имени студенчества. Мы знаем, что вы строите лабораторию. Ну, и что У вас… в общем, нехватает средств. Мы провели подписку, и вот тут акт и…
Семенов не решается почему-то сказать, деньги, и протягивает папку.
П а в л о в (грозно). Вот как? А кто же вас, милостивые государи, на это уполномочил?
С е м е н о в (смутившись). Никто. Мы сами. Денег ведь вам все равно не дадут. В общем, мы все понимаем. Вот! (Протягивает папку.)
П а в л о в. Спасибо, господа. (Откашливается, точно что-то перехватило ему горло.) Душевное вам спасибо. Но только денег я взять не могу. Я знаю, что такое студенческие деньги. А вот подписные листы мне пришлите. Это мне дорогая грамота будет.
С е м е н о в. Нам так хотелось… принять участие.
П а в л о в (улыбнувшись).
Вы что ж, медик?С е м е н о в. Да.
П а в л о в. Ну вот и хорошо. Кончите — милости просим. Наши двери открыты.
Он протягивает руку, прощаясь, смотрит им вслед, и сосредоточенное его лицо смягчается.
Варвара Антоновна с улыбкой наблюдает за ним.
П а в л о в. А? Каковы? Жаль, господина Петрищева здесь не было.
В кабинете.
П а в л о в. Иногда мне кажется, что мы одиноки, что наша лаборатория только островок в чужом мире. Душно стало в России, душно! Павлова забаллотировали? Превосходно! А у юродивого, у братца Иванушки, две тысячи посетителей на Крестовском. Это же бред… Но вот сегодня эта молодежь… Вы молодец, что привели их ко мне. (Задумчиво.) А однажды, может быть, и вы уйдете и будете писать статьи в газетишки.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Никогда!
И это звучит у нее с такой силой и искренностью, что Павлов изумленно всматривается в лицо смутившейся почему-то Варвары Антоновны.
П а в л о в. Ну, ну, не зарекайтесь.
Н и к о д и м (входя). Доктор Званцев вас спрашивает.
П а в л о в (изумленно). Что? Званцев? Что ему нужно?
Н и к о д и м. А этого уж не знаю. Только они самые.
П а в л о в (усмехнувшись). Ну, что ж, проси!
Входит Званцев. Увидев Варвару Антоновну, останавливается у порога.
З в а н ц е в. Я хотел бы видеть вас одного…
Павлов удивленно пожимает плечами. Варвара Антоновна выходит. Званцев садится у стола и сидит, уставившись в какую-то одному ему видимую точку. Павлов удивленно наблюдает за ним:
— Простите, но я занят…
З в а н ц е в (как бы очнувшись). Да, да, я не осмелился бы беспокоить вас, если бы это не было для меня так важно… Все эти годы меня ведь тянуло к вам… Да, да, вы меня преследовали… своими лекциями, опытами. Ну что ж… они превосходны.
П а в л о в. Не понимаю… Не так давно вы болтали там какую-то чепуху.
З в а н ц е в (махнув рукой). Это пустое. (Коротко смеется.) Это был последний спор с самим собою. Многолетний спор. Я цеплялся за иллюзии. И вы переспорили. Ты победил, галилеянин! Согласен! Хаос мира, и в нем человек — пустое собрание клеток, так ведь? Но ведь тогда неважно, ученый вы или крадете серебряные ложки. Чепуха! Двуногая машина — не больше. Это трудно, но я понял вас…
П а в л о в. Ни черта вы не поняли, Глеб Михайлович. Человек — это великолепный организм, равного которому не создавала природа. Это высочайшая точка развития жизни. И он бессмертен, если хотите, как бессмертна жизнь. Он бессмертен в делах, в человечестве… Ну, а вы можете красть серебряные ложки. Это ваше дело.
З в а н ц е в (вскочив). Человечество? Вздор! Сентиментальная идейка. Кто пустил в ход это дурацкое слово? За ним пустота! Да ведь вы и сами не верите… Но боитесь признаться. Человечества нет. Есть один человек. И он всегда один — от рождения и до смерти. И всегда несчастлив. Человечество?! Ведь вот вас забаллотировали недавно. Вас — великого ученого! (Нервно хохочет.) А вы говорите — человечество. Толпа! И вы тоже одиноки… И тоже несчастливы. Мне вы можете открыться. Толпа и одинокие умы — вот к чему я пришел… И я первый протягиваю дам руку!