Избранные произведения

Он расставляет сети лжи, но помешай ему, аллах,

Иначе наше счастье он, как птицу, в клетку заточит.

А нищий старец — как он мудр! Пир для души — беседа с ним,

Из чаши святости своей он и пророков напоит.

Из книги выгод и заслуг он имя вычеркнул свое,

Зато тетрадь его души немало добрых дел хранит.

Джами, бессмысленным скотом пускай считает разум твой

Того, кто мудрецов таких не чтит и не благодарит.

56

Прах целуют венценосцы, где прошла она, дерзка.

На несчастного не бросит взгляда даже свысока.

Не стремлюсь занять я место рядом с ней, с меня довольно,

Что могу ее порою увидать издалека.

Пусть с земною оболочкой распрощусь и лягу прахом

На любой большой дороге, где идут ее войска.

У того, кто угасает от любви к пушку над губкой,

В Судный день — в посланье черном — будет слава велика.

Сад красавицы жестокой вырос на крови невинных.

Нет в нем верности и чувства ни единого листка.

Справедливости напрасно я ищу у луноликой, —

Справедливости не ищут у царя, чья власть тяжка.

Ты решишь. Джами навеки жизни улицу покинул,

Ибо стон его не слышен и молчит его тоска,

57

Я письмо твое священным талисманом называю,

От беды листом охранным, сердцу данным, называю.

Точку над любою буквой — родинки над верхней губкой

Точным я изображеньем беспрестанно называю.

То письмо, что кровью сердца на белках зрачки напишут,

Без запинок я читаю и желанным называю.

Называю я бальзамом вожделенное посланье —

Тем бальзамом, что так нужен скрытым ранам, называю.

Я письмо за строчкой строчку то целую, то читаю,

И наперсником сердечным, постоянным называю.

Светлых слез исток — посланье улыбающейся розы,

И его я ароматом несказанным называю.

Мне твердят: «Джами, доколе на письмо молиться будешь?»

Но его я талисманом долгожданным называю.

58

Горе грозит мне с одной стороны, гибель — с другой стороны.

Опереди их — отступят они, светом твоим сражены.

Глупо на диспут философов звать и о любви трактовать

С теми, кто чувства живой красоты, света любви лишены.

Мекка моя твой заветный порог, брови твои — мой михраб.

Тщетны молитвы, коль верой они чистой не озарены.

Я разрываю рубаху свою и превращаю в кабу,

Ибо кумир мой в парчовой кабе ходит, как роза весны.

Я поклоняюсь одной красоте, верю в одну красоту!

Толпы хулителей веру мою поколебать не вольны.

Сердце — вместилище давних скорбей, сердце жилище любви;

Так снизойди! Милосердья дары в тебе лишь воплощены!

Ночью вчера в кабаке на Джами Джама сошла благодать.

Чашу пригубила ты, и глотки сладостью стали полны.

59

Выйди, о роза, из-за завесы бутона.

Чу, соловей изнемог от рыданий и стона.

Больше не медли, приблизилось время свиданья,

Видишь — от страсти сгорел безнадежно влюбленный.

С чашей вина, как с тюльпаном в руке, я спустился,

Жаждою сердца влеком, в вертоград мой зеленый.

Так я рыдал о тебе, что зардели, как розы,

Полы кабы моей, каплями слез орошенной.

Так я взывал, что все птицы, окрест отзываясь,

Свистом и шумом наполнили сад всполошенный.

Песне о том кипарисе в кудрях-гиацинтах

Молча внимал кипарис, гиацинт изумленный.

Смолкли напевы Джами на устах у мутриба.

Плача, забулькал над чашей кувшин наклоненный.

60

Ты, смеясь, мне сказала. «Глазами коснись моих ног».

Тру глаза я спросонья: «Мой сон ты продли, о мой бог!»

Одинокий, в тоске, кровь из глаз я ручьем источаю.

Сядь над этим ручьем. Ты ведь тоже в тоске одинок.

На губе твоей тонкий пушок; будто прячась от зноя,

Круг дервишей присел, опустив свои ноги в поток.

След колен заметён, где тебе я в пути поклонялся.

От стыда моей страсти я скрылся б навек, если б мог.

Как стереть мне магический знак этой страсти? Навеки

Даль двойной твоих локонов в летопись глаз моих лег.

Сжечь вчера захотела свеча мотылька на пирушке, —

Снять нагар со свечи он хотел, превратясь в уголек.

Как огня мотылек, ждет Джами огневого лобзанья,