Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

Вилли сел и не без любопытства взглянул на скрипку, висевшую над камином. Вилли был невысокий, худощавый мужчина лет тридцати семи, чисто выбритый и довольно бледный, в аккуратном сером костюме с целлулоидным воротничком и черным галстуком на резинке.

По профессии пекарь, Вилли имел собственное заведение на Хай-стрит, где его жена стояла за прилавком, в то время как он весело работал внизу, в самой пекарне. Хотя Вилли был хорошо известен в Ливенфорде благодаря своей отличной выпечке, деловитости и честности, своей репутацией он был обязан кое-чему посолиднее. Вилли Крейг славился своим хладнокровием.

«Да-да, этот Вилли Крейг – сама невозмутимость» – такой одобрительный вердикт вынес город.

Когда, например, он играл в финале чемпионата «Уинтон боулинг» на Ливенфорд-Грин и выиграл с перевесом в один бросок, люди приветствовали его не столько потому, что он выиграл, сколько из-за того, как он выиграл. У него, спокойного, невозмутимого, ни разу ни один мускул на лице не дрогнул, в то время как Гордон, его противник, был чуть ли не в апоплексическом состоянии от возбуждения.

После этого в баре «У философа» Гордон, выпив виски, пришел в негодование по данному поводу:

– Он не человек. Он не чувствует того, что чувствуют другие люди. Он похож на рыбу, лежащую на куске льда. Никакого воображения!

Вот в чем проблема Вилли Крейга. У него нет воображения!

Таким образом, Вилли стал известен как человек без воображения. И действительно, он выглядел достаточно флегматичным, сидя в Арден-Хаусе и ожидая встречи с Финлеем Хислопом.

– Проходите сюда, мистер Крейг, – пригласила его Джанет, заглянув в столовую.

Он встал и последовал за ней в приемную.

– Садитесь, Вилли, – произнес Хислоп. – Что у вас случилось?

– Мой язык, доктор. Там с краю какой-то бугорок, который меня немного беспокоит.

– Вы хотите сказать, что он болезненный?

– Ну да, более или менее.

– Дайте-ка я посмотрю.

Хислоп долго осматривал язык Вилли. Затем он спросил:

– Давно это у вас?

– Недель шесть или около того. Это постепенно растет. А в последнее время стало что-то похуже.

– Вы курите?

– Да, я, вообще-то, заядлый курильщик.

– Трубку?

– Да, трубку.

Последовала пауза. Затем Хислоп встал и подошел к шкафу с инструментами, взял мощное увеличительное стекло и еще раз тщательно осмотрел язык Вилли. С краю на нем было грозное красное пятно, твердое на ощупь и, на взгляд молодого доктора, полное зловещего смысла.

Хислоп положил лупу и сел в кресло. У него было два варианта, как повести себя. Первый – сказать что-нибудь благовидное, притворно оптимистическое, второй – сказать правду. Он пристально посмотрел на Вилли, чья репутация человека с огромным самообладанием была ему хорошо известна.

Вилли спокойно взглянул на него. Невозмутимый человек, подумал Хислоп, не страдает от излишнего воображения. Да, надо сказать ему правду.

– Вилли, – начал он, – эта маленькая штучка у вас на языке может означать кое-что серьезное.

Вилли оставался невозмутимым.

– Поэтому я и здесь, доктор. Я хочу выяснить, что это такое.

– И я тоже хочу это выяснить, – ответил Хислоп. – Мне придется взять кусочек ткани с этого места и отправить его в отделение патологии университета для исследования. Это не причинит вам вреда и не займет много времени. Через пару дней я получу результат. Тогда буду знать, та ли это штука, которой я опасаюсь.

– А чего вы опасаетесь, доктор?

В кабинете воцарилась тишина. Хислоп почувствовал, что должен уйти от прямого ответа, но, взглянув в холодные серые глаза Вилли Крейга, передумал. Тихим голосом он произнес:

– Опасаюсь, что у вас рак языка.

Молчание, едва потревоженное этими несколькими словами, чуть повибрировав, снова повисло невыносимой паузой.

– Понятно, – наконец произнес Вилли. – Это не очень хорошо. И что дальше, если это рак?

– Операция, – тихо ответил Хислоп.

– Вы хотите сказать, что меня лишат языка?

– Частично. Но будем решать проблемы по мере их поступления.

Вилли долго изучал носки своих ботинок, затем поднял голову:

– Вы правы, доктор. Тогда лучше сделать то, что следует.

Хислоп простерилизовал инструмент, опрыскал язык Вилли хлорэтаном и умело отщипнул крошечный фрагмент тканей.

– Быстро получилось, – сказал Вилли, прополоскал рот, затем взял шляпу.

– Давайте прикинем, – подумал вслух Хислоп, – сегодня понедельник. Ориентируйтесь на четверг, в это же время, и я сообщу вам результат.

– Надеюсь, все будет хорошо, – заметил Вилли.

– И я надеюсь, – ответил Хислоп.

– Тогда спокойной ночи, доктор.

– Спокойной ночи. – Хислоп проследил, как Вилли идет по подъездной дорожке, выходит на улицу, и пробормотал: – Невозмутимый человек, это точно!

Невозмутимый человек, лишенный воображения, шел по улице, высоко подняв подбородок и сжав губы. Внешне спокоен, совершенно спокоен! Но в его мозгу вопили и орали тысячи голосов. Одно слово повторялось бесконечно: «рак», «рак», «рак».

Он чувствовал, как бешено колотится сердце. Когда он свернул на Черч-стрит, у него началось головокружение.

– Как поживаешь, Вилли? Прекрасный вечер для гольфа! – окликнул его с противоположной стороны улицы Бейли Пакстон.

В голове же не один человек, целая толпа – все машут руками, гримасничают, кричат: «Рак, рак, рак!»

– Прекрасный вечер, Бейли.

– Увидимся в субботу на игре.

– Само собой. Я ни за что ее не пропущу.

Господи, как ему еще удается что-то говорить?

Когда Вилли двинулся дальше, его прошиб холодный пот. Мышцы лица стали подергиваться. Все его существо распалось на части, лишившись постоянного самоконтроля.

Всю свою жизнь он, как мог, боролся со своими нервами – теми предательскими нервами, которые так часто угрожали выдать его. Ему всегда было трудно с ними, даже в мелочах. Например, в тот раз, когда он выиграл чемпионат по боулингу, его так тошнило от страха и волнения, что он с трудом бросал последние шары, однако все же сумел спрятать свое ужасное состояние под маской хладнокровия.