Изгнанники Эвитана. Дилогия

Увы, единственный рыцарь, кому было до Эйды дело, погиб час назад.

– Когда я тебя убью - умирать будешь дольше, чем самый паршивый шакал!
– отчетливо выговорила Ирия. В упор сверля младшего врага немигающим взглядом.

Так вот оно каково - когда сердце вот-вот разорвется от ярости...

Мерзавец дернулся - будто кнутом обожгли. И толкнул Эйду в руки Бертольда Ревинтера:

– Отец, дай-ка мне сначала эту минут на пять, я управлюсь!
– И шагнул к Ирии.

Вельможа заступил ему дорогу.

– Охолони!
– прошипел достойный папаша достойного сыночка. Едва слышно, но слух Ирии сейчас обострился. До предела.

– Я тебе дам - "управлюсь"! Управится он! Сам в Ауэнт захотел? Здесь тебе не Восток! С "этой" разберутся Регентский Совет и палач.

Эйда с порога обернулась к Ирии. Не к матери же!

Невозможно описать всё, что уместилось в огромных серых глазах. Потому что во взгляде разумного существа никогда не должно быть столько затравленности, отчаяния, безнадежности!

Ирия опустила глаза, борясь со слезами... И ощутила, как одна железная рука сжала ей плечо, а другая рывком заставила вскинуть голову. Как Роджер Ревинтер - Эйде.

– Смотри!
– прошипела мать.
– Смотри! И никогда не смей быть такой жалкой, ничтожной, трусливой курицей! Смотри!!!..

3

Изящные копыта осторожно ступают по лесному ковру. По золотым и багряным листьям.

Солнце согревает, но уже не жарит. Закат Лета уступает подзвездный мир Рождению Осени...

Ближайший олень неслышно обошел заросли багульника. И направился прямиком к Ирии.

Как же доверчивы лилово-чёрные глаза...

Девушка протянула горсть соли - и мягкие губы ткнулись в ладонь.

– Уходите, - попросила Ирия.
– Здесь - открытое место. Охотники придут в любое время...

– Они придут везде.
– Олени не умеют говорить. Вслух. Но ответ - в блестящих черных глазах.
– Лес не спасет - так зачем убегать? И потом - уже осень...

– Осень...
– эхом повторила девушка, оглядываясь на рубиново-золотые деревья...

Весна, а не осень. Ранняя весна. И никаких оленей, а просто пробуждение в первом из встреченных по пути монастырей. Нет - втором, если считать амалианское аббатство.

Первое утро в руках врагов. Зарешеченное окно, железные засовы, стража у порога. И тюремная карета ждет-поджидает у ворот. Темнеет глухими окнами. Забитыми чёрным сукном...

Следующие дни и ночи - сплошной туман без начала и конца. Все три недели пути до Лютены.

Ирию и мать конвоировали в разных каретах. Не сбежать - ночевать пленниц размещали только в аббатствах. И неизменно запирали в зарешеченных кельях. И это еще не считая солдат - у запертых дверей.

Столько аббатств Ирия не видела за все свои четырнадцать лет. Неужели те, кто живут там, действительно служат Творцу? Вряд ли у нее (а тем более - у Эйды!) столько грехов, чтобы заслужить Бездну Ледяного Пламени при жизни. Но аббаты и аббатисы встреченных монастырей все до единого - на стороне бесчестных врагов. Равно как и простые иноки и инокини.

Впереди - казнь. Странно. Можно сколько угодно размышлять, что скоро умрешь, но совершенно не страшно.

Или всё изменится на эшафоте? Нет. Ирия представит Анри - и умрет легко.

Еще более странно, что его лицо - тоже в тумане. Невозможно вспомнить черты. И голос...

И об Эйде думать не получается. Нет ясно, что сестра теперь обесчещена. И считается, это - самое страшное, что только может случиться с женщиной. Раньше Ирия думала так же. А теперь.... Если человека покусала собака, он что - тоже навсегда опозорен?

Если бы мерзавец Ревинтер-младший изнасиловал ее, а не Эйду, - считала бы Ирия себя обесчещенной? Нет! Разъяренной, взбешенной, готовой отомстить - да. И вымыться захотелось бы немедленно - после рук подобной скотины.

Почему сестру сочтут виновной за чужое преступление? В чём ее вина? Кто придумал дурацкие законы, по которым живут все? Угодившая в лапы (не оскорбляй честных животных, Ирия!) к подонку девушка достойна презрения, ее семья - казни. А победители - славы и почестей? Так, что ли?

Если удастся выпутаться живой - Ирия больше ничто и никогда не воспримет как данность.

Впрочем, не обманывай себя - живой не выберешься. Ну и змеи с ней, с жизнью! Эйду только жаль...

Туман в мыслях рассеялся на второй неделе пути. Когда по урывкам солдатских разговоров Ирия узнала: хоть восстание и захлебнулось - вожаки еще не пойманы. Папа - жив!

Нет, ясно, что он - не герой легенды. Ему не отбить пленников по дороге. И уж точно - не под силу взять штурмом Лютену и вытащить родных из Ауэнта.

Но вдруг снова захотелось жить. Всё еще будет хорошо! Восставшие победят, отец спасет жену и дочерей. И они снова будут все вместе!

А того мерзавца папа убьет! Обоих мерзавцев - и старого, и молодого. Всё будет как раньше!

Потому что думать о другом исходе - невыносимо...

По прибытии в Лютену сердце оборвалось вновь. Отец не отбил их по пути. А здесь... при виде мрачных стен Ауэнта надежда почти угасла. Может, разумнее забыть о ней совсем? Смириться с завтрашней казнью? Анри погиб... разве Ирия достойна жизни больше?

В тюрьме наконец представилась возможность вымыться. С головы до ног. Впервые за целых три недели. И почему-то стало чуть легче.

Еду вечером принесли тоже неожиданно вкусную. Это после дорожного-то скудного пайка! К ужину даже прилагалась бутылка хорошего вина. А под коркой хлебного каравая - записка:

"Казнь завтра. Отец вряд ли сдастся. Здесь, в тюрьме, еще Леон и Иден. Не вздумай завтра орать, когда их увидишь. Мы - заложники, поэтому казнят сразу всех, кроме Эйды. Помни, ты - дочь лорда и не должна уронить на эшафоте честь семьи.

Графиня Карлотта Таррент."

Подписаться "мама" ей не пришло и в голову. Или боялась, что записку перехватят.

То есть - опасалась. Карлотта Таррент не боялась никогда и ничего!

Глава десятая.

2993 от прихода Творца, конец Месяца Сердце Осени.

Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии.

1

По дороге на эшафот отчетливо помнилось детство. Игры и драки с Леоном. Прочтенные взахлеб книги. Летний плеск теплой речной воды и ослепительно яркое солнце.