Измена. Мой непрощённый

— Как ты? — бросаю. Хотя и без слов понимаю, что плохо. Но нужно же что-то сказать.

Настя не хочет взглянуть на меня. Глаза её плотно закрыты. Веки дрожат. Губы, открывшись, произносят два слова:

— Я беременна.

— Что? — отзываюсь, как будто в бреду.

Она кусает губу. Хотя та уже сильно искусана! Пальцами мнёт край подушки. Вжимает лицо в повлажневший сатин.

Я сижу, опираясь рукой о матрац. Ощущая, как рвутся наружу вопросы. Которые я не задам. От него! От кого же ещё?

Я веду языком по губе. И боюсь прикоснуться к любимому телу. Моя милая, бедная девочка! Что же я сделал с тобой? С нами обоими…

Мысли роятся внутри. Мне так трудно найти подходящее слово. Любое сейчас прозвучит неестественно, глупо.

— Всё будет хорошо, — выбираю нейтральную фразу.

Настя словно не слышит. Шея пульсирует, пальцы терзают подушку. Я порываюсь дотронуться их. Успокоить! Согреть. Но продолжаю сидеть неподвижно на мягком ковре. Спиной ощущая её бесконечные всхлипы. Наконец-то они прекращаются. Я смотрю на неё. Неужели, заснула?

Боюсь потревожить, включаю смартфон. Там, среди множества папок, есть только одна, у которой нет имени. В ней я храню фотографии Вити и Ани. Открываю её и листаю те снимки, которые я раздобыл. Их достаточно много. Солидный такой компромат! Столько труда было вложено в их обработку. Вернувшись назад, нажимаю на кнопку. И когда телефон задаёт мне вопрос: «Удалить навсегда?», без раздумий киваю: «Окей».

Гляжу на неё. На лице ни морщинки. Во сне она так бесконечно мила! Будто ангел спустился с небес. И уснул на постели. Мне хочется лечь рядом с ней и согреть своим телом. Заслонить им от прочих ударов судьбы. Но я продолжаю сидеть на полу. И смотреть в одну точку. Туда, где на тумбочке рядом с кроватью лежит ярко-алый брелок от ключей.

Эпилог

Настя

Стою в проходе концертного зала. Пропускаю людей. Моё место с краю. Ибо живот уже «лезет на лоб», как любит говорить моя мама. Она, кстати, тоже хотела приехать. Но некому было оставить курятник. Сосед заболел, и ему нужно делать компрессы. Я думаю, именно это и стало причиной её нежелания ехать куда-либо. Ведь Николай Трофимович — больше, чем просто сосед.

Но, несмотря на своё положение, я всё равно не могу пропустить «Зимний бал» моей дочери. Так называется этот концерт, в честь скорого нового года. Атмосфера чудесная! Снежинки повсюду…

Снежинки. Теперь я могу говорить это слово спокойно. Обида прошла. И тот факт, что Самойлов уже не живёт со своею «Снежинкой» меня удивляет. Не знаю, что там у них не срослось. Мне плевать! Хотя, он, вероятно, надеется, что я стану спрашивать.

Илья тоже здесь. Даже Деня пришёл посмотреть на «танцульки» сестры.

— Садись, — приглашает Самойлов, и держит сидение, которое норовит приподняться.

Я кое-как опускаюсь на кресло, и машу на себя принесённым из дома веером. Срок — 29 недель, с небольшим. Врачи предлагают «ложиться», а я не хочу. Они называют подобных мне — «старородящие».

Сами они старики! Я кладу клатч на живот. Он большой, как будто там двойня. Но внутри меня только один человеческий плод. Пол малыша я решила оставить в секрете. И гадаю теперь, как назвать: Виктором, или Викторией.

К тёть Тане я пришла спустя сорок дней. И сказала, как есть! Она помолчала, а после взяла мою руку своими сухими ладонями и тихо прижала к губам:

— Спасибо тебе, моя девочка. Видно, Бог есть, раз так вышло.

Я улыбнулась:

— Мне тоже так кажется.

С тех пор регулярно её навещаю. Она чудно вяжет! И у меня уже горы пинеток, салфеток и шапочек. Хорошо, если будет девчонка. Тогда гардероб у неё будет очень красивым.

Сама же я часто к нему обращаюсь. К Виктору. Говорю с ним, оставшись одна. Например:

— Смотри, какая я круглая стала!

Или:

— Виктор Викторович — звучит как-то странно, тебе не кажется?

Мне кажется, он меня слышит. И охраняет мой сон. Иногда даже чувствую рядом присутствие. И совсем не боюсь! Говорю: «Доброй ночи», и глажу огромный живот.

Дианка в восторге! Дочка мечтает о младшей сестрёнке, которую будет учить, наряжать, словно куклу. Уже практикуется, учится пеленать. Порой подойдёт, когда я сижу на диване. Положит голову мне на колени и слушает, как там малыш у меня в животе.

— Он толкается, мам! — восклицает восторженно, когда младшенький тянет к ней ручки.

Новый год на носу, а кого пригласить, я не знаю. Эльдар обещался заехать. Илья намекает, что хочет зайти. Я, нащупав Эльдарову голову в дальнем ряду, улыбаюсь. Он тоже пришёл! Подружился с Дианкой. Хотя теперь дочка явно к нему охладела. Она грезит, что мы будем вместе с отцом.

Самойлов по правую руку, сидит в своём гаджете. Он ёрзает в кресле и задевает меня.

— Прости, Настюш, не задел? — заботливо щупает руку. Мою.

Я отбираю её:

— Всё нормально.

Сама не пойму, чего мне хочется больше. Чтобы он наконец-то ушёл? Или чтобы держал меня за руку…

Зал гаснет, музыку делают громче. И родители, точно пчелиные ульи, шумят, ожидая детей. На сцену выходят, точнее, плывут, одетые в белые платья принцессы. Среди них моя дочь! Моя Дина. Я восхищаюсь её грациозностью. Немудрено, что поклонников уйма!

Илья, кстати, так и не знает о Гоше. А Гоша, наверное, знает о нём. Потому и сидит на галёрке. И держит букет. Самойлов поставил свой на пол. У него композиция в форме корзины. Маленький скромный букет, где солирует белая роза. Хоть Динка всегда говорит: «Не дари мне цветы», но он постоянно их дарит.

Я наблюдаю за танцем. За тем, как партнёры ведут своих маленьких дам. Красиво, изящно и трепетно! Думаю… Что, если Динка и правда захочет стать фотомоделью. Почему бы и нет? Раньше я думала, эта профессия не для неё. Но теперь вижу, что дочка не ищет мужского внимания. Оно у неё уже есть! И, несмотря на обилие глаз, она постоянно глядит в дальний угол, откуда за ней наблюдает влюблённый Ромео.

Самойлов снимает на камеру. Я делаю несколько фоток на свой допотопный смартфон. Другие родители тоже ведут фото\видео съемку. Все, естественно, думают, что это ребёнок Ильи у меня в животе. Никто ведь не станет рассказывать правду! А правда, она такова, что я собираюсь присвоить фамилию папы своему малышу. Дениска хотел взять мою. Правда, уже передумал…

И к лучшему! А то бы все трое детей были как будто от разных отцов: Харитонов, Кучинский, Самойлова. Жуть!

— Пить хочешь? — бросает Илья, пригибается близко. Так, что я слышу запах парфюма.

Теперь он с бородкой. Как было давно. Ещё до всего. До измены. Ему, правда, очень идёт! Слегка прибавляет годков. Но так он похож на турецкого киноактёра.

— Хочу, — говорю, и беру из его рук бутылку.

Характер стал жутко капризным! Могу разрыдаться внезапно. Могу разозлиться, и даже разбить что-нибудь. Вот и сейчас, наблюдая, как дочка танцует, я чувствую близость непрошеных слёз. Держусь до последнего. Но финальный их танец под музыку Дога «Мой ласковый и нежный зверь», разрушает «плотину». И я вынимаю из клатча платок.