Измена. Право на истинную

Кости и связки хрустят болью против моей воли, и лицо под яростный рык вытягивается в клыкастую морду. Я не в силах сдержать зверя, опьяненный крепким вином. Я поздно осознаю, что Жрец меня обвел вокруг пальца своим мерзким пойлом. Сам он его не пил, лишь смочил губы, которые сейчас вытирает тыльной стороной ладони.

Путаюсь в одежде непослушными лапами, падаю и с трудом поднимаюсь. Скалю на ухмыляющегося старика клыки. От него веет дряхлой старостью, пылью и еще чем-то приторно сладким.

— Зубы-то спрячь, — старик окидывает меня оценивающим взглядом.

И не подумаю его слушать. С рыком облизываю нос, намекая, что любое неосторожное движение и ему в глотку вцеплюсь.

— Я настроен дружелюбно, Альфа, — наклоняется и его глаза вспыхиваю желтым огнем. — И уважаю твой статус.

Волк в нем ленивый, уставший и ни капли агрессии. Только уходит недоверие к старику, как просыпается тревога. Где Илина? Почему ее нет рядом? Почему я ее оставил?

— Она в безопасности.

Она в безопасности лишь рядом со мной. И в этой мрачной и тесной коморке я ее не слышу и не чувствую.

— Твоему человеку с тобой сложно, — всматривается в мои глаза. — Конечно, по молодости у многих из нас есть проблемы друг с другом, но ты, Лунный Коготь, и не стремишься к балансу. Вы пытаетесь задавить друг друга. Это нехорошо. Ты не понимаешь, зачем тебе человек, а он, в свою очередь, зачем ему зверь. И проблема тут не в Истинной.

Его болтовня, из которой я ничего не понимаю, раздражает. Выбравшись из кучи тряпок, перетряхиваюсь и рычу. Моя тень пытается вырваться, вернуть себе власть и обратить мое тело в лысое ничтожество, от которого исходит сейчас опасность для меня и для Илины. Он хочет от нее избавиться, и он полон к ней ярости, что посмела огрызнуться.

Я дал ему много свободы, и поставил под удар мою самку. Она — моя, и никто ее не отнимет у меня, даже этот морщинистый и дурнопахнущий старик. И остальное для меня неважно. Я уведу Илину в лес, и…

— И что потом? — старик улыбается. — Хотя это не к тебе вопрос, да? Зверь не планирует, а действует.

Именно. С рыком кидаюсь на деревянную дверь в желании ее выбить, но она вспыхивает золотыми нитями, что ползут паутиной на серые каменные стены кельи. В нос ударяет вонь ненавистных мне чар, а дверь даже не поскрипывает. Я в ловушке.

— Это предосторожность, — старик посмеивается, — на меня во сне иногда тоже накатывает.

Оглядываюсь. Я не могу кинуться на него с клыками и зубами, потому что он не проявляет ко мне открытой агрессии. А еще он старый и беспомощный. Тень шепчет, что он этим и пользуется, и не будь я таким тупым и уступи место другому, то спокойно бы вышел из кельи и уже был бы рядом с милой Илиной, которая сейчас с нашим братом Вестаром.

— Так-то он прав, — вздыхает старик. — Человеком ты спокойно отсюда выйдешь. Для оборотня в балансе это не составит труда обратиться и вновь прыгнуть в шкуру волка. Да, Лунный Коготь? Или ты решил стереть Ивара и остаться один?

Замираю, улавливая страх Илины, что просачивается через тонкие золотые нити чар. Острый, натянутый, как струна, которая оплетает ее слабое сердце, и в этом ужасе всплывает лицо того, кто сейчас пытается загнать меня в темноту.

Я с рыком кидаюсь и кидаюсь на дверь. Я тут Альфа, и чары меня не остановят. Я их разорву, уничтожу и сотру, как и этого урода, что решил лишить меня моей волчицы. Лес нас примет и укроет.

— Упрямец.

Нити дрожат под моим натиском, я их подцепляю зубами, когда они вспыхивают и рву. Они обжигают пасть, режут десны и на языке чувствую кровь, но я вновь и вновь деру эту мерзкую паутину, игнорируя боль и раны. Опять кидаюсь на дверь, и она тихо поскрипывает.

— Любопытно, — шепчет старик и заинтересованно наблюдает за мной.

Вся пасть и грудь в крови, в которой я захлебываюсь вместе с рыком. Дерево трещит от очередного броска, и я выламываю дверь. Обрывки чар оставляют глубокие царапины над глазами и на ушах, кровь застилает взгляд, и я выскакиваю во мрак холодного коридора.

*** Илина

Ивар

Парочка вместе

Глава 17. Теперь это твоя жизнь

— Это… все неправда… — задыхаюсь в панике, глядя на трех старух. — Он приведет всех к краху…

— К краху ли, дитя? — средняя провидица наклоняет голову. — Да, крови будет много, но для леса это та же вода.

— Что вы такое говорите?! — я встаю и отмахиваюсь, от Вестара, который пытается взять меня под руку.

— Что ты увидела? — он хмурится.

— Ничего хорошего, — шепотом отвечаю я и опускаю голову. — Должен быть другой выход… Если не разрыв связи, то… я не знаю… его зверь везде меня найдет, а моя волчица будет звать его…

И я чувствую ее страх, тревогу и желание повыть, чтобы призвать Ивара. Три старухи не внушают ей доверия, потому что они даже не моргают. Их не удивили мои видения, как мертвецов, у которых больше не бьется сердце. Для них возможное будущее при разрыве не отличается от настоящего. Они его принимают и готовы к тому, что о Северных Лесах будут шептаться в ужасе и ждать Ивара с его белой кровожадной стаей.

— Некоторые назовут это величием и восхождением Лунного Когтя, — правая старуха недобро щурится.

— Так он опять будет в шоколаде? — возмущенно охает Вестар.

— Да, не ты, маркиз, — левая провидица усмехается.

— В каком смысле? — Вестар делает бесшумный шаг, и его верхняя губа дергается в пренебрежении.

— В таком смысле, глупый мальчишка, что ты ошибся в своих ожиданиях и планах, — средняя старуха смотрит на него исподлобья. — В который раз. И не быть тебе Альфой ни в одном из узоров лунной паутины. Сейчас — твое лучшее время, Вестар, и ты в шоколаде, а не в крови.

— А я не верю в ваши бредни про предопределение судьбы, — глухо рычит и сжимает кулаки.

— Не будь ты сейчас под пыльцой дурман-травы, — шипит левая Провидица, — ты бы уловил голос Матери Луны, но ты к ней глух. Ты сильно подсел на этот яд, и он тебя меняет, отравляет и убивает, но…

— Нить со спасением твоей шкуры вспыхивает все ярче…

Стены храма сотрясает рев Ивара. Он взывает не ко мне, а к своей волчице. Вместе с ужасом от его отчаянной ярости по телу прокатывается волна паники, когда он выныривает из теней. Кровавый оскал, белоснежная шерсть в черных подпалинах, а глаза — дикие. Ни проблеска человеческого разума.