Измена. Ты пожалеешь...

Он так привык воротить большими делами, быть вершителем, что не в силах вынести даже получаса в неопределенности и удушающей неизвестности.

Не хочет чувствовать себя слабым и злится так, будто я виновата во всем, особенно в бедах старшей дочери.

— И этот… не отвечает!

Муж сжимает телефон в кулаке. Кажется, даже титановый корпус не выдержит этой хватки сильных пальцев.

Под «этим» Влад подразумевает Григория Савицкого, жениха нашей дочери.

— Попробуй ты ему позвонить! — командует.

— Пробовала. Минуту назад.

— Еще пробуй.

— И что он сделает?

— Он обязан быть здесь и трястись за жизнь своей невесты. Вот что он должен делать.

Влада не переубедить. Он хочет, чтобы было только так, как он скажет, и никак иначе.

К счастью, мне не приходится звонить Грише еще раз, потому что он появляется. Вид у него взъерошенный и какой-то примятый, несмотря на праздничный костюм. От него пахнет выпивкой.

— Что с Варей? — спрашивает он.

— Ты мне скажи, — мрачно сощурил взгляд муж. — Вы же живете вместе! — бросает с претензией. — Какого хера моя дочь в больнице, а ты — бухой и мятый?! Что стряслось?

В пылу злости Влад преувеличивает. Гришу вряд ли можно назвать бухим, просто чувствуется, что он выпивал, от него пахнет алкоголем.

— Я уезжал на эти выходные. В гости к двоюродному брату, — коротко объясняет Гриша. — У его жены был день рождения, перенесли празднование на выходные.

— Почему не вместе?

Гриша отмахивается:

— Глупости. Как-то девочки пришли на праздник в одинаковых платьях. Аня, жена брата, появилась на час раньше, чем Варя. Варя уверена, что Аня сделала это специально, потому что делилась с ней планами на гардероб… В общем, глупая женская склока из-за брендовой тряпки!

Он не успевает добавить что-то еще, как появляется врач.

— Варя хотела бы видеть маму.

— И отца, — делает шаг вперед Влад.

— Нет, только маму, — подчеркивает врач.

Влад напрягается и застывает на месте.

Я смотрю в его лицо, ставшее острыми и хищным, в запавшие, темные глаза и понимаю, о чем он сейчас подумал.

Что, если Варя каким-то образом узнала о романе отца с Евой?

***

Он

— Надеюсь, все обойдется.

Жених моей дочери роняет ладони в лицо и ссутуливается на диване.

Затихает.

Раздражает тем, что сидит, не издавая ни звука. Даже дыхания не слышно. Как он может быть таким спокойным и не пытаться сделать хоть что-то.

Заявить о себе, например!

Добиться того, чтобы Варе сказали о его приезде.

Глядишь, она захотела бы поговорить не только с мамой.

Насчет разговоров Вари с матерью у меня серьезные опасения.

Как бы благоверная не брякнула в расстроенных чувствах о том, что отец — кобель, подонок и лжец, посмел захотеть другую… после стольких лет брака, предал любовь, доверие… Украл лучшие годы жизни…

Что там еще по списку?

А то, что я был идеальным мужем все эти годы?

Неужели не считается? Не идет в заслуги?

Все можно перечеркнуть одним поступком, который даже не завершился?

В крови до сих пор гудит предвкушение, которое не способны перебить даже трагические события.

Этот зуд не унять…

Я зол.

На себя, на жену. Корчит из себя оскорбленную добродетель, высокомерно смотрит на меня, как на грязь под ногтями, а на сестру, как на шлюху…

Моя высокомерная и благочестивая женушка даже мысли не допускает, что иногда хочется… Вот так. Грязно и без заморочек. Нет, в голову не приходит, что хочется больше перца и огня, пусть даже белья развратного, как на шлюхе…

Что плохого быть шлюхой для своего мужчины? Где чертово разнообразие?

Пресный секс, одни и те же позы, рюшечки, нежные сорочки, кружевные трусики, однако скромно прикрывающие всю попу…

Больше не в силах это терпеть.

Хватит.

Вокруг меня постоянно слишком много соблазнов, и я держал марку верности, пока не случилось кое-что…

И я прозрел.

Глава 7. Она

— Мама… Мам… Мамочка… Как же так?! — всхлипывает дочь, содрогаясь у меня в объятиях. — Как больно!

У меня сердце в груди стынет от звука этих слез.

Дочь выросла, но для меня она все та же кроха, которую я впервые взяла на руки и заглянула в ее лучистые глаза.

Всегда будет моей малышкой, моей любимой девочкой…

Что сделать, чтобы осушить ее слезы?

Врач не рассказал мне подробностей о состоянии Вари, предоставил ей самой слово.

У меня на языке вертятся десятки вопросов, но я не спешу давить. Просто обнимаю дочь, глажу ее по волосам и терпеливо жду, пока ее первые слезы схлынут. Пусть выплачет свою горечь, потом станет чуть-чуть легче, и она расскажет мне сама.

Надеюсь, что расскажет.

У нас были доверительные отношения.

Единственное, она не успела рассказать мне о беременности.

Не успела или не планировала пока посвящать в нюансы происходящего?

Как бы то ни было, не давлю.

Жду.

Терпение. Ласка. Тепло.

Иногда просто быть рядом важнее тысячи слов…

Не знаю, сколько времени мы так сидим, прежде чем я замечаю, как ручка двери палаты медленно-медленно опускается вниз.

Дверь приоткрывается, в палату заглядывает Владислав.

Дочь сидит к двери спиной. Она не видит отца, уже не ревет, но изредка всхлипывает у меня на плече.

Влад зыркает на меня.

Требовательно. Так, словно приказывает.

Потом он приподнимает руку и стучит по циферблату дорогих часов указательным пальцем: мол, пошевеливайся, дорогуша! Сколько времени ты уже сидишь?

Он меня разозлил.

Кровь закипает!

Я бы сказала ему пару ласковых слов сейчас и даже тапком в наглеца швырнула. Как он смеет меня торопить?!

В такой момент, когда дочь во мне нуждается.

«Закрой дверь!» — приказываю ему взглядом.

Разумеется, он этого не делает!

Влад стучит по двери костяшками пальцев.

— Варь, можно?

— Нет! — отвечает она. — Я не с тобой хочу поговорить! С мамой!

Мои самые худшие опасения в этот миг подтверждаются, и Влад становится мрачным, черным.