Измена. Я (не) вернусь!

– Главное, что у меня есть ты, – сказал он тогда. – Только это важно.

И я поверила.

Я поверила ему.

А теперь…

Я резко включила холодную воду, зачерпнула в ладони, умылась.

Пора.

Сегодня выходной, а значит, мне придётся делать вид, что всё в порядке. Готовить завтрак, улыбаться девочкам, говорить, что папа просто уехал ненадолго.

А потом?

А потом как-нибудь справлюсь.

Я вышла на кухню, включила чайник.

Взяла кружку.

Вторую.

Только потом поняла, что делаю это на автомате.

Вторая кружка всегда стояла перед его местом.

Я смотрела на неё, пока вода внутри не остыла.

В голове снова пронеслось: «Он даже не обернулся».

Я резко взяла кружку и убрала в шкаф.

Будто это могло что-то изменить.

Будто что-то вообще можно было изменить.

***

Я готовила завтрак. Точнее, пыталась.

Глаза натыкались на пустой стул Вадима, на его тарелку в шкафу, на чашку, которую я вчера уже убирала, но сегодня по привычке снова достала.

Руки дрожали.

Я делала вид, что всё в порядке. Надо же как-то жить.

Кира и Надя с утра смотрели мультики, и, слава Богу, не задавали вопросов. Но они обязательно начнут. Не сегодня, так завтра.

Как объяснить детям, что их отец выбрал другую семью?

Громкий звонок в дверь пронзил утреннюю тишину.

Я вздрогнула.

Открыла.

На пороге стояла мама.

Тёплая, светлая, с доброй улыбкой, как всегда. В одной руке держала сумку, в другой – контейнер с пирожками.

– Алёнушка, милая, привет! – она шагнула ко мне, чмокнула в щёку. – Испекла вам пирожки. Вадиму любимые, с мясом. Ну что ты стоишь, помоги матери занести!

Я замерла.

Любимые пирожки Вадима.

– Доченька, что с тобой? Ты какая-то бледная…

Я не успела ничего сказать, она уже прошла на кухню, поставила контейнер на стол, посмотрела вокруг.

– Где Вадик? – спросила она, заглядывая в коридор. – Вадик, зять мой дорогой, ты где там? Иди пробуй, пока горячие!

Я сжала руки в кулаки.

– Мам…

Она обернулась.

– Что, солнышко?

Я сглотнула.

– Вадима больше не будет.

– Что? – она нахмурилась, потом рассмеялась. – В смысле «не будет»? Ты что, шутишь?

– Он ушёл, мама.

Голос дрогнул.

– Куда ушёл?

– Ушёл, мам. Навсегда.

Она смотрела на меня несколько секунд, потом помотала головой.

– Не говори глупости. Это Вадик. Он тебя всю жизнь любит. Он за тобой с первого класса бегал, надышаться на тебя не мог!

Я закрыла лицо руками.

– Мам, он нас бросил…

– Перестань! Может, ты что-то не так поняла?

– Он собрал вещи и уехал!

Мама замерла.

– Алёна… нет…

– Да, мам. Он сказал, что я больше не могу рожать, что хочет сына. И… и… – меня затрясло, – и у него другая…

Словно плотина прорвалась.

Я разрыдалась.

Бросилась к маме, вцепилась в неё, будто только она могла меня спасти.

– Мам, что мне делать?! Как жить без него?!

Она гладит меня по спине, но я чувствую, как её руки тоже дрожат.

– Нет… Нет… – она шепчет, качая головой. – Вадик так не мог. Не мог, доченька…

Но её голос тоже ломается.

Я всхлипываю.

– Мог, мама. Он ушёл.

– Это не может быть правдой, это какой-то сон…

– Я тоже так думала…

Мама закрывает рот ладонью.

Глаза у неё наполняются слезами.

И вот уже не только я плачу.

Она тоже.

Мы стоим в кухне, обнявшись, и рыдаем в голос.

Хорошо, что девочки в детской и ничего этого не слышат.

***

Мы долго сидели в кухне.

Я всхлипывала, уткнувшись в мамино плечо, а она гладила меня по голове, тихо повторяя одни и те же слова:

– Этого не может быть.

– Нет, Алёна, он так не мог…

Но он мог.

Он ушёл.

Мама тяжело выдохнула, обняла меня крепче.

– Как же так… Господи, как же так…

Я слышала, как её дыхание сбивается, как оно становится прерывистым. Она тоже не верит. Ей тоже больно.

Потому что для неё Вадик всегда был не просто зятем.

Для неё он был сыном.

Я закрыла глаза.

Помню, как ему было шестнадцать. Как они с родителями возвращались с дачи. Как их машина попала в аварию.

В один день Вадим потерял всех.

Я тогда ничего не понимала. Мне тоже было шестнадцать, и в моём мире такого просто не могло случиться.

Но оно случилось.

Помню, как он стоял в дверях нашей квартиры, такой потерянный, с опущенными плечами и пустым взглядом.

Помню, как мама прижала его к себе, погладила по голове, как маленького.

– Теперь ты наш, Вадик, – сказала она тогда.

Он молчал.

Но обнял её в ответ.

С того дня мама стала для него второй матерью. А он – сыном, которого у неё никогда не было.

Она пекла ему пирожки, проверяла, тепло ли он одет, следила, чтобы он вовремя ел.

Когда мы поженились, она плакала так, будто выдавала замуж сразу двоих детей.

А теперь он предал не только меня.

Он предал её.

Мама медленно отстранилась, посмотрела на меня покрасневшими глазами.

– Он вернётся, – вдруг сказала она, срывающимся голосом.

Я покачала головой.

– Нет, мама.

– Вернётся, – упрямо повторила она. – Он не мог просто так. Не мог.

Она всё ещё не верит.

Она отказывается верить.

Я понимаю.

Но я уже знаю правду.

Он не вернётся.

***

Полгода.

Шесть месяцев я жила в этой лжи.

Сначала казалось, что чуть-чуть подождать – и станет легче. Придумаются правильные слова. Найдётся момент, когда можно будет сказать, и это не раздавит их сердца.