Измена. Я (не) вернусь!

Я не плакала.

Я не чувствовала вообще ничего.

Просто вышла на улицу и долго смотрела на серое, осеннее небо.

Жалко было только одного.

Я любила человека, которого никогда не существовало.

– Доченька, так больше нельзя.

Я вздрогнула.

Мама сидела напротив, в своём старом свитере, с чашкой чая в руках.

Она смотрела на меня долго, пристально, с болью.

– Мам…

– Мы должны уехать.

Я моргнула.

– Что?

– В Москву.

Она выдохнула, поставила чашку на стол.

– Продадим дачу, возьмём ипотеку, купим квартиру. Начнём заново.

Я уставилась на неё, будто она говорила что-то нереальное.

– Мам, какая Москва?..

– Алён. – Она смотрела тяжело, серьёзно. – Ты не можешь всю жизнь работать в этом чёртовом ларьке.

Я сжала губы.

– Это временная работа.

– Алёна! – вдруг резко сказала она, и я вздрогнула. – Прошло полгода!

Я отвела взгляд.

Мама тяжело вздохнула.

– Дочка, ты ведь не живёшь. Ты существуешь.

Я судорожно втянула воздух.

– Ты не можешь оставаться здесь. Здесь всё пропитано им. В каждом углу этот предатель. В каждом взгляде – жалость. Я вижу, как тебе тяжело, как ты с трудом борешься с этой депрессией, как ходишь на эту чёртову работу без сил, без жизни… Так больше нельзя.

Я промолчала.

Мама дотронулась до моей руки.

– Мы уедем. Ты найдёшь нормальную работу, возьмёшь ипотеку, а я помогу с девочками. Устроим их в садик и школу.

– Мам… – мой голос дрожал.

– Это наш шанс. Единственный.

Я сжала челюсть.

– Нет.

– Почему?

Я подняла голову.

– Эта дача… эта земля… это семейное.

Мама посмотрела на меня грустно, но твёрдо.

– Алён, эта земля не важнее твоей жизни.

Я покачала головой.

– Мам…

– Что мам? Я не могу смотреть, как ты угасешь в этом посёлке. Как твои дочки будут расти в этом болоте, в этой боли, в этих воспоминаниях!

Я стиснула кулаки.

– Здесь наш дом.

– Нет, доченька. Наш дом там, где мы будем счастливы.

В груди что-то дрогнуло.

– Мам…

– Ты же хотела другой жизни. Ты хотела мечтать. Хотела работать по профессии. Хотела жить, а не выживать.

Я прикрыла веки.

– Давай попробуем, Алён. – Мамин голос стал мягче, но твёрже. – Я с тобой. Я не отпущу тебя.

Я подняла глаза.

– Ты уверена?

Она кивнула.

– Я больше не могу видеть тебя такой.

Я глубоко вдохнула.

Посмотрела на маленькую квартиру, в которой мы жили.

Посмотрела на кухню, на чашки, на холодильник, на этот старый стол, за которым я сидела ещё когда была женой Вадима.

И вдруг поняла.

Здесь мне нечего ловить.

Здесь ничего не осталось.

Только воспоминания.

Я закрыла глаза.

А потом тихо сказала:

– Хорошо.

Мама вздохнула с облегчением.

А я впервые за долгое время почувствовала что-то, кроме боли.

Надежду.

***

С момента ухода Вадима прошло восемь месяцев.

Шесть из них мы просто выживали. Я работала в ларьке, мама пыталась хоть как-то поддержать меня, а девочки… девочки ждали папу, которого больше не было.

Последние два месяца ушли на оформление документов, продажу дачи, поиски квартиры, ипотеку. Мы погрязли в бумагах, сборах, подсчётах, но теперь, когда всё позади, я вдруг поняла, что не до конца верю в происходящее.

Мы в Москве. В своей квартире.

Я стояла в дверях, крепко сжимая в руках связку ключей, и смотрела на новую квартиру. Двухкомнатная, небольшая, с простыми обоями и пустыми стенами, пахнущими чужой краской. Почти без мебели – только старый диван, кровать, пара стульев и стол, купленный на местном рынке.

Но это было наше.

– Мамочка, смотри, тут балкон!

Кира выскочила из-за коробок, подбежала к стеклянной двери и принялась дёргать ручку.

– Надя, помоги!

Надя, в отличие от неё, не бегала и не прыгала от радости, но всё же подошла и легко отодвинула створку. Кира, радостно пискнув, выбежала на балкон.

Вечерний город гудел внизу. Машины тянулись по дороге, светились окна соседних домов. Где-то вдалеке раздавался детский смех, и вдруг стало так непривычно.

Я привыкла к тишине посёлка, к полупустым улицам, к знакомым лицам на каждом шагу. А здесь, в этом огромном городе, мы были никем. Обычными людьми, затерянными среди миллионов таких же.

– Мама, тут так красиво!

Я моргнула, возвращаясь в реальность. Кира прижималась к стеклу, будто пыталась рассмотреть город получше.

Надя встала рядом, молча наблюдая за улицей.

– Тут лучше, чем в посёлке, – наконец сказала она.

Я сглотнула.

– Девочки, идите сюда.

Они зашли обратно, и я тут же опустилась перед ними на корточки, заключила их в объятия, вдохнула родной запах их волос.

– Мы здесь. Мы справились.

Кира тихонько фыркнула, крепко обняла меня за шею.

– Нам здесь нравится, мамочка.

Я улыбнулась, сдерживая слёзы.

– Я рада, милая.

Мама в этот момент зашла в спальню, осмотрелась и тут же заявила, что эта комната будет моей.

– Ты будешь спать здесь. Девочки со мной.

Я потерла виски, готовясь к спору.

– Мам, давай не будем. Мне комната не нужна, я всё равно буду работать, а им нужно своё пространство.

Она нахмурилась, собираясь возразить, но потом только устало махнула рукой.

– Как скажешь.

Мы разбирали вещи весь вечер. Расставляли по местам посуду, распаковывали коробки с одеждой, мама застилала кровать для девочек, а я складывала свои вещи в шкаф в гостиной. Было непривычно осознавать, что теперь у нас есть свой угол, что мы начинаем жизнь заново.

В какой-то момент я поймала себя на мысли, что не помню, как это – чувствовать себя дома.

В нашей съемной квартире после ухода Вадима было невозможно находиться.

А здесь…

Я посмотрела на девочек. Кира, устроившись на полу, пыталась разобрать свои игрушки. Надя сидела рядом и внимательно изучала коробку с книгами.