Изменники Рима

– Какая разница, даже если бы я сказал? Вологез все равно бы нашел мои заметки. Интересно, не приходило ли тебе в голову, что он мог пощадить нас, потому что посчитал бы твое удивление искренним?

– Нет. Я не думал об этом. Я сомневаюсь, что царя беспокоит представление о том, не невиновны ли вдруг те, кого он осуждает.

Аполлоний сухо усмехнулся.
– Ты прав. Бедный Хаграр. Если бы я только не записал, что ты мне рассказал о разговоре с ним в Ихнэ, он мог бы быть еще жив. И, что более важно, продолжать думать о заговоре против своего царя. Говоря о Вологезе, мне интересно, какую судьбу он нам уготовил. Знаешь, мы еще можем выбраться из этого живыми.

– И как же?

– Моя миссия была успешной, насколько это было возможно. Я сделал подробные записи, чтобы помочь Корбулону спланировать свою кампанию.

– И они были взяты у тебя. Я как-то сомневаюсь, что в ближайшее время Вологез поделится ими с главнокомандующим.

– Ему и не обязательно. Я могу достаточно точно вспомнить большинство деталей.

– Тогда зачем, ради всего святого, ты записал все это на бумагу?

– На случай, если со мной что-нибудь случится. Вот почему я просил тебя вернуть флейту Корбулону.

– Что ж, он теперь не получит ее обратно, не так ли?

– Ему не нужна флейта, если я еще буду жив. Он может попытаться выкупить меня. И тебя, конечно, тоже, - быстро добавил агент.

Катон слышал эту аргументацию от Аполлония раньше и задавался вопросом, действительно ли агент этому верил, или он просто цеплялся за возможность предотвратить отчаяние. Он закашлялся и откашлялся.
– Будем надеяться, что ты прав. Я уверен, что командующий не захочет потерять одного из своих лучших агентов.

– Одного из?
– фыркнул Аполлоний.
– Самого лучшего. Безусловно. Нет никого лучше, и командующий это знает.

– Я уверен, что знает.

Взрыв крика из дальней части коридора заглушил возможность дальнейшего обсуждения, и Катон снова рухнул на стену и закрыл глаза. Он решил скоротать время перед очередной выдачей еды и воды, вспоминая все возможные детали их миссии с того места, где они пересекли границу в Бактрисе. Кто знал, в конце концов, такая информация может пригодиться.

Примерно в то время, когда обычно доставляли пайки, Катон услышал лязг от двери в конце коридора и поднялся на ноги, чтобы размять плечи. Шаги эхом разносились по коридору, останавливаясь у каждой двери. Оранжевое сияние факела отражалось от каменной стены напротив камеры Катона, и затем он услышал мягкий голос.

– Римлянин… ты здесь?

Он почувствовал, как его пульс участился, когда он прижался к решетке и крикнул: - Да! Здесь!

– Шшш! Соблюдай тишину!

– Кто это?
– спросил Аполлоний.

– Тихо, римлянин. Отойди!

Катон услышал скрежет засова и скрип петель из соседней камеры, а через несколько мгновений факел осветил знакомое лицо на решетке его собственной двери.

– Рамалан… - Он почувствовал волну беспокойства при мысли, что им пора умереть.
– Что происходит?

– Назад, - приказал капитан.

Он сделал, как ему сказали, когда снаружи запротестовала задвижка, и дверь качнулась внутрь, обнажив офицера Вологеза в темном плаще с факелом в руке. Он указал на Катона.
– Выходи, трибун. Сейчас.

Нерешительно Катон нырнул в узкую дверь и вышел в коридор, прищурившись от яркого пламени. Он увидел, как парфянин сморщился от отвращения, когда до него доносся зловонный запах камеры. Затем Рамалан протянул руку и закрыл дверь, вернув засов на место. Катон собирался снова заговорить, когда капитан мягко подтолкнул его к концу коридора.

–  Наружу. Пошли.

Аполлоний шел впереди, за ним следовал Катон, замыкал троицу парфянин. У дверей камер, мимо которых они проходили, он заметил только одно лицо: мужчина с выпученными глазами и длинными спутанными седыми волосами. Рамалан направил к нему факел, и лицо исчезло во мраке. Когда они подошли к двери в конце и прошли внутрь, парфянин закрыл ее и запер ее на засов. Катон схватил его за руку.

– Что происходит?

– Я вытаскиваю тебя отсюда, трибун. Я не мог ничего сказать в камерах на случай, если заключенные раскроют то, что они подслушали.

– Я произнес твое имя…

– Да, - с горечью ответил Рамалан.
– Надеюсь, тебя никто не слышал. В противном случае моя голова будет установлена над воротами дворца вместе с головой Хаграра.

– Он мертв?

– Конечно, он мертв. Вот что происходит с теми, кто замышляет заговор против Вологеза.

– А ты являешься участником этого заговора?

– Я служу принцу Вардану и его окружению.

– Его окружению?
– вмешался Аполлоний.
– Много ли противников царя?

Рамаланес повернулся к нему.
– Лучше всего, чтобы вы не знали больше, на случай, если вас схватят до того, как вы достигнете границы.

– Как долго нас продержали в темницах?
– спросил агент.

– Почти месяц. Царь сохранял вас живыми, чтобы вас могли принести в жертву зимнему празднику через два месяца.

– Подожди, - сказал Катон.
– Откуда Вардан мог знать, что мы здесь? Гиркания находится в сотнях километрах к востоку от Ктесифона. Он ничего не слышал.

– Он и не в курсе. Я действую по приказу одного из его союзников во дворце. Рим поддерживает борьбу Вардана, и поэтому услуга возвращается. Если вы доберетесь до безопасного места, убедитесь, чтобы вашему императору сказали, что Вардан подтверждает свое согласие помочь Риму. Поняли?

– Конечно. Я позабочусь о том, чтобы его преданность Риму была известна.

– Он не предан Риму, - с нажимом сказал Рамалан.
– Он верен Парфии. Он предпочитает соблюдать договоренность с вашим императором, вот и все.

У Катона хватило ума не вдаваться в подробности.
– Я все равно его благодарю.

– Каков план побега?
– спросил Аполлоний.

– У пристани ждет лодка. Лодочник не один из нас, но ему достаточно хорошо заплатили, чтобы он мог перевезти вас через реку. Оттуда телега доставит вас к Евфрату, где будет баржа, которая доставит вас до Дура-Европоса. Когда вы покинете баржу, у капитана будет пара монет на покупку лошадей, и вы поедете через пустыню в Пальмиру. Этот город находится в союзе с Римом, так что там вы будете в безопасности. Но сначала мы должны доставить вас к лодке. Пойдем!