Изменяя прошлое

— Гондон ты, Нечай, — сказал я ему в сердцах, отбирая прибор и уставившись на змеюку ровного белого цвета, означающего, что переброс матрицы прошел успешно. И как только он догадался, что надо кровь сдать! Впрочем, Нечай спец, что тут скажешь… Попытался я отменить, пальцем потыкал, но все бесполезно: в ближайшие сутки сделать ничего нельзя, пока он «там». Я выключил телефон и убрал его в специально оборудованную для этого дела нычку.

— Да ладно, — как-то поначалу медленно, немного запинаясь, словно одновременно занимался чем-то очень важным, и приходилось еще отвлекаться на меня, ответил Нечай. — Не бзди, Андрюха, все будет ништяк!

А вот в этом я сомневался, зная говнюка как облупленного. Нет, кент он хороший и правильный, вот только отмороженный на всю голову. Как там: трудное детство, деревянные игрушки, скользкие подоконники? Вот что-то в этом роде.

***

Андрей Нечаев родился с Пастором в одном городе, они были не только тезками, но и земляками. Правда, был он помладше своего будущего кента на целых два года, что в школьном возрасте является препятствием практически непреодолимым. Это уже в гораздо более солидном возрасте пара лет туда-сюда для людей ничего не значат, а пока это не так. Да и не знал он Пастора тогда: в разных школах учились, в разных районах жили, не пришлось пересечься до самой тюряги, где они и сошлись по-землячески.

В отличие от своего будущего кента, впервые загремевшего на нары только после армейки, Нечай начал свою арестантскую карьеру рано, аж с двенадцати годиков. Тогда впервые он загремел в спецшколу[2], тогда впервые и практически на всю оставшуюся жизнь его домом стали тюрьмы самых разных видов и условий содержания. После спецшколы была малолетка, с которой он по достижении восемнадцатилетнего возраста поднялся, как они говорили, на взрослую зону. Ни семьи, ни детей, ни угла собственного он так и не заимел к своим пятидесяти восьми годам. Да и вообще, что он в жизни хорошего видел, кроме обрыдлой блатной романтики «украл-выпил-в тюрьму», как было сказано в старой советской комедии? Даже женщины приличной не знал никогда, только пропитые алкашки, которые за полстакана паленой водки готовы отдаться хоть черту лысому. Разве об этом он мечтал в детстве, эх… И кто же во всем этом виноват? Нечай точно знал, кто: его отчим, довольно быстро появившийся после смерти отца. Отчима Нечай ненавидел от всей души, от всего сердца, считая началом и причиной всех своих бед.

Он помнил, что у них была нормальная семья: мама работала воспитательницей в детском садике, батя был инженером, уважаемым человеком. У них даже собственная машина была, желтый Москвич-412, и все пацаны во дворе Андрюхе завидовали. О том времени Андрей вспоминал как об утерянном рае, и если бы отец был жив, твердо верил он, все так бы и оставалось. Но пришла беда в их семью, поехав встречать своего брата из аэропорта в Москву, возвращаясь уже ночью, отец попал в аварию, столкнувшись со встречным самосвалом. Отец погиб на месте, как и его брат, родной дядя Андрея. Что уж там случилось, толком выяснить не удалось, говорили, что отец, наверное, задремал за рулем и выехал на встречную полосу. Так или иначе, но жизнь приличного мальчика Андрея из хорошей семьи на этом закончилась. Так бывает в жизни, винить некого, а когда некого винить, люди обычно винят Бога. Ну, не самих же себя винить, правда? Нечай Бога не винил, он в Бога не верил, а вот отчим…

Не сразу, конечно, все произошло. Но с тех пор как похоронили отца, мама стала выпивать, сначала немного, вечерами, потом чаще и уже время суток не выбирая. Потом ее уволили с работы воспитателя, она устроилась уборщицей в магазин. Из цветущей молодой женщины постепенно превратилась в скандальную и вечно полупьяную неряшливую бабенку. В доме частенько не было, что даже поесть, хорошо жалостливые соседки частенько подкармливали Андрея. Потом в их квартире стали появляться мужики, они приходили с бутылкой, а потом уединялись с мамой в ее комнате. Маленький Нечай плакал от злости и отчаяния, но что он мог сделать?

Но все же, считал он, в то время еще была какая-то надежда. Иногда мама словно бы приходила в себя, прекращала пить, начинала работать, и в такие времена ему казалось, что все еще может наладиться. Но однажды в доме появился он, с первого дня потребовавший называть его отцом. Он и правда стал держать маму в железном кулаке, если и пили когда, то только вместе. А если мама, хлебнув где-то на стороне, приходила навеселе домой, то отчим ее жестоко бил. Она потом долго ходила в синяках, рассказывая всем, как споткнулась и ударилась о комод. Почему мама не бросит этого человека Андрей не понимал, но она в него вцепилась накрепко.

А вот Нечай из дома все чаще стал пропадать, он просто не мог простить маму за предательство, как ему казалось, отца. И за это его отчим наказывал, так отбивая ему его тощий зад солдатским ремнем с тяжелой бляхой, что мальчик неделями спал на животе, пропуская в эти дни школу просто из-за того, что не смог бы сидеть за партой. Мама все это видела, но почему-то, чтобы было больше всего обидно, всегда была на стороне отчима.

Первый раз Андрей убежал из дома в одиннадцать лет, но его тогда быстро поймали, всего два дня успел погулять. Хотел он уехать к своей бабушке, которую помнил довольно смутно — маме отца в далекий город Владивосток, где самое настоящее море и корабли. Где бы он искал ее там, Андрей не задумывался тогда, почему-то мама с родителями отца после его смерти отношений не поддерживала. А своих родителей у нее не было, детдомовская была мама у Андрея.

Второй раз Нечай сорвался почти через год и сумел даже продержаться в бегах без малого месяц, доехать до самого Куйбышева, что ныне город Самара. Там его и взяли на вокзале в компании таких же попрошаек. Беспризорников в СССР, конечно, тогда не было, но вот детей из неблагополучных семей, к сожалению, сколько угодно. Поймали, вернули домой, и отчим потребовал от матери, чтобы она написала заявление в милицию, чтобы его определили в спецшколу. Та плакала, прижимая к себе сына, но отчиму подчинилась, учитывая, что была уже тогда беременна от него. Так что о рождении сестры Андрей узнал уже в спецшколе, а по сути — той же тюрьме, только для детей.

Если бы кто только знал, как ему было тяжело поначалу, почти каждую ночь его тонкая казенная подушка была мокрой от слез. Но дети жестоки, это все знают, над ним смеялись, устраивали темную, и тогда он стал драться. Руками, ногами и зубами выгрызал Нечай для себя авторитет, а по-другому в таких местах и не бывает.

И прежде чем забить в программу, сотворенную Сурком, год переноса, он крепко задумался, чего он хочет больше: спасти отца или убить отчима. Оба эти желания в равной степени разрывали ему душу. Но все же, решил он, правильнее будет для начала попробовать спасти отца, тогда не будет и ни пьяной мамы, и ни этого ублюдка отчима. Нажимая кнопку со змеей, он свято верил в это: все в его жизни обязательно будет хорошо.

***

Август 1975 г.

Андрей стоял возле гаража с папиной машиной и думал, как до нее добраться. В это время личные машины ставили в гаражи, иначе снимут все, что только можно. Об автомобильных сигнализациях пока никто и не слышал, а дефицит вообще всех запчастей огромный, тем более в их провинциальном городке. Папа хоть и главным инженером в 1-ой Автоколонне работает, но у них ведь там одни грузовые машины, только у начальника Автоколонны служебный Москвич-408. Да и в любом случае, в СССР 1975 года нет дураков личный автомобиль на улице на ночь оставлять. Поэтому у всех были гаражи, которые тоже еще той проблемой было поставить. Вообще все, что являлось частной собственностью, в стране было обложено строгими законами и правилами. Папа как-то сумел договориться, все же он не последний человек в их городке, и ему разрешили поставить железный гараж прямо во дворе возле их двухэтажного дома на десять семей. Гараж сварили у папы на работе, сварили надежно, петли под замки приварены изнутри, снаружи только ушки под два огромных замка торчат. Да и сами замки непростые, с узкими длинными ключами со сложными бороздками.

Глядя на эти, казавшиеся ему сейчас огромными замки, вновь ставший маленьким Нечай впервые пожалел, что он не медвежатник и даже не домушник, такие замки вскрывать не умеет. По современным электронным автомобильным замкам он специалист, это правда, вот только где еще эти электронные замки, с грустью подумал он и сам себе ответил: там же, где и та упомянутая «современность», то есть — в далеком отсюда будущем.

Он почесал сбитое и уже покрытое тонкой корочкой болячки колено под обрезом штанины детских шортов с лямкой через плечо, и в очередной раз удивился тому, что ему вновь девять лет. Ему девять лет, мама дома готовит вкусный ужин, она еще очень молодая и очень красивая и пока, если и выпивает, то лишь по полрюмочки со смехом по праздникам, а потом машет ладошкой передо ртом. А папа, тоже молодой и смеющийся, говорит ей, чтобы она быстрее закусывала.