Изнанка

Парень ухмыльнулся, скрестил руки на груди и отвернулся. Старуха на скамейке прокряхтела:

– Это нас Боженька наказал.

К Борису и Виталию подошёл старик. Он вздохнул и произнёс угрюмо:

– Похоже, мы все в глубокой жопе.

– Ты прав, Прапор, – согласился Виталий. – Лучше и не скажешь.

Старик зашагал прочь, склонив голову. Он бормотал на ходу:

– Хлебушка маловато в доме, вот в чём беда… Ох, мало… Зато картошечка есть. С картошечкой не пропадёшь…

Борис проводил его взглядом.

– Может, обойдём деревню, а? – предложил он Виталию. – Посмотрим, что да как.

– Хорошая мысль, – одобрил тот.

Они отправились в путь. Толпа продолжала гомонить, и опять среди этого гама выделялся голос Гены. Видимо, о своём призыве «нам всем нужно успокоиться» он благополучно позабыл.

Борис то и дело бросал взгляд на пустыню. Белая Даль стала чёрной. Тухлая какая-то ирония. С этой стороны чахлая трава, стебли кипрея с красноватыми, потемневшими по краям листьями, даже в октябре сохранившие сочный зелёный цвет пучки щавеля. А с той стороны пустота. Осенние травы казались необычайно живыми на фоне чёрного песка. Ему вспомнились строки песни, которую написала Инга: «Мы шагнули за грань, и теперь мы одни. Наше будущее скрыто под толщей песков…» Пророческая песня получилась. Только он сейчас добавил бы: «…под толщей чёрных песков».

Борис увидел трупики птиц в траве – очевидно, тех самых галок, которые разбились сегодня на его глазах. Ещё одни жертвы всего этого безумия. Такие же жертвы, как тётя Ира, тёща Гены.

– У меня ощущение, что мы в каком-то маленьком мирке, – заговорил Виталий. – Ну, или в огромном помещении. Это солнце… А ещё линия горизонта. Погляди, она ровная, без изгиба.

– Мы можем только предполагать, – отозвался Борис.

Виталий хмыкнул.

– Вокруг огромное пространство, а я испытываю клаустрофобию. Словно меня запихнули в тесный чулан.

Они дошли до пруда. Граница рассекала водоём пополам, чёрный песок будто бы сожрал его часть вместе с водой, камышами и прибрежными ивами. Борис подумал, что такое только в дурном сне может присниться. Часть его сознания ещё не верила, что всё это по настоящему, пыталась отрицать эту непонятную реальность. Хотелось верить, что какие-то злыдни действительно провели эксперимент, или военные испытали новое оружие – это ведь всё было понятно, в этом была хоть и хромая, но логика. Но не получалось верить. Что-то подсказывало: всё намного сложнее и люди ко всему случившемуся не причастны.

Немного постояв на берегу, они отправились дальше. Проследовали мимо дома тёти Иры. Побывали на железнодорожных путях.

– Это чудовищно, – произнёс Виталий. – Мне всё кажется, что я застрял в каком-то кошмаре и никак не могу проснуться.

Борис не стал ему говорить, что чувствует себя точно так же. Не хотелось подобными словами усугублять и без того паршивое настроение.

Они шли вдоль границы чёрной пустоши. Некоторые дома будто бы разрезало гигантским лезвием. Или скорее – огромное чудовище откусило и проглотило части стен, крыш, оконных проёмов, мебели. Эти дома походили на причудливых существ с распоротыми животами – все внутренности напоказ.

Сгущались сумерки. Недвижимое светило в небе угасало и это было похоже на то, как если бы кто-то медленно снижал накал и без того тусклой лампы.

– Как же всё это неправильно, – застонал Виталий, отстранённо глядя в землю перед собой. – Мы не должны здесь быть. Это неправильно.

Борис положил ему руку на плечо.

– Не раскисай, слышишь?

– Я стараюсь, Борь, – в подтверждение Виталий выдавил улыбку, хотя и вышла она необыкновенно печальной. – Я стараюсь.

Они обошли деревню, вернулись в дом Марины. Она сидела на диване и раскачивалась, напряжено держа руки на коленях. Гостиную освещали две свечи, которые стояли в тарелке на резном столике. В той же тарелке лежало с десяток поломанных спичек, свидетельствовавших о состоянии Марины. Капелька лежала все в том же положении и в свете свечей она походила на восковую куклу.

Борис взглянул на часы в углу комнаты. Стрелки показывали 14:35. В нормальном мире день был в самом разгаре, а здесь… Территория Зеро жила по своим законам.

Виталий подошёл к дивану, погладил Капельку по голове, а потом как-то завороженно глядя на пламя свечи, рассказал Марине о том, что они с Борисом увидели, обходя территорию. Закончил он словами:

– Нам нельзя отчаиваться.

Марина немного успокоилась, по крайней мере, раскачиваться перестала, а Виталий, заметив это, и сам как будто взбодрился. Он расправил плечи, почесал лоб.

– Что-то чаю хочется. Вы как?

– У меня чайник электрический, – виновато посмотрела на него Марина.

– А я из электрического и не пью, – улыбнулся Виталий. – Вода неправильная получается. Я сейчас самовар принесу. Раскочегарим его у тебя во дворе, все ж повеселей будет. И чай у меня отличный имеется, такой в обычном магазине не купите.

«Правильно, Виталя! Правильно, дружище! – мысленно воскликнул Борис. – Главное, не сидеть сейчас в трауре, размышляя, насколько все плохо. Самовар? Пускай будет самовар!»

– Пойдем, я с тобой схожу, – Борис поднялся со стула.

– Лады, – Виталий взглянул на Марину. – Посидишь одна? Мы мигом.

Она кивнула, уголки губ чуть приподнялись, обозначив робкую улыбку.

* * *

Помимо самовара и чая прихватили с собой керосиновую лампу «Летучая мышь», фонарик, коробку шоколадных конфет и, уже собираясь покинуть дом, Виталий вспомнил и прихватил свою похожую на саксофон трубку.

Когда вышли со двора, Борис посмотрел на дом тети Иры и с дрожью подумал: «Она лежит там одна, в темноте, накрытая белой простыней, как саваном».

Виталий проследил за его взглядом.

– Мы с ней дружили. Светлый человек был, простой. Она меня почему-то всегда по имени-отчеству называла, и это у нее звучало как-то особенно, по родному что ли. До сих пор не могу поверить, что ее больше нет.

– Я тоже, – вздохнул Борис. – Знаешь, о чем я подумал, когда позавчера увидел ее? Подумал, что она совсем не постарела. Осталась такой, какой я её и помнил.

– Тетя Ира сильная была. Даже после инфаркта быстро оклемалась.

– Что? – Борис поставил самовар на землю и с непониманием посмотрел на Виталия. – Ты о чём? Какой инфаркт? Когда?

Виталий стушевался, потупив взгляд, и хлопнул себя ладонью по лбу.

– Язык мой – враг мой.

– Когда у нее был инфаркт, Виталя?

– Год назад. Мы с Маринкой часто ее в больнице навещали.

«А я ничего не знал! – злясь на самого себя, подумал Борис. – Год назад она едва не умерла, а я даже понятия не имел!»

– Не нужно было мне… – пробормотал Виталий. – Не сейчас.

– В письмах она писала, что у нее все хорошо, – будто оправдываясь, произнес Борис.

– Ну, ты ведь понимаешь почему.