Изобретение зла

– Почему же это они раньше не додумались?

– Потому что раньше ты играл не с будущим, а с прошлым. А в прошлом не было хороших психоманипуляторов. Против них тебе не помогут никакие летающие кулаки.

Кстати, два или три маленьких летающих кулака смотрятся эффектнее, чем один большой.

– Хорошо, в следующий раз будут маленькие, - согласился Манус.

– И ты мне ещё обещал любовь. Просто смерть не интересна, зато любовь и смерть всегда хорошо сочетаются - как красный цвет с черным. Включай любовь и поехали.

30

Когда я вошел в синюю комнату, Синяя сидела на полу, перибирая открытки.

Пестрый что-то царапал на подоконнике.

– Знаете, Ватсон, - сказал Пестрый, - на какую тему придумано больше всего анекдотов? Не знаете? Из четырех букв, первая и последняя "С". Малыши, желаю успешного секса.
– Он вышел.

– О чем это он говорил?
– спросил я.

– Притворяешься или не знаешь?

– Не знаю.

– Вырастешь - узнаешь.

Я помолчал немного.

– Ну чего ты здесь сидишь, пошли к нам.

– А ну его, - ответила Синяя, - сам туда иди.

– А я тоже не хочу, - я сел рядом и стал перелистывать книжку. Я часто носил книжку с собой, потому что скучно читать на одном месте.

– А он кто?
– спросила Маша.

– Он Черный. Сказал, что его так зовут. А ещё он Белому чуть глаз не выбил. Сказал, что выбьет.

– Я знаю, - Синяя вздохнула по-взрослому, придвинулась и закрыла мне книгу, потом отвела мою руку в сторону, потянув за палец.
– Ну брось читать, хватит.

Я любил, когда она со мной так обращалась - как с собственной куклой.

Приятно, когда кто-то так бесцеремонно обращается с тобой, угадывая женским чутьем, что тебе нужно.

– А ты у него шестерка, да?

– Шестерка - это разведчик.

– Ага, я знаю, разведчик, мне уже рассказали. Бедненький. Ты его боишься?

– Не боюсь.

– Да, ТЫ не боишься.

Она сделала слишком сильное ударение на "ты".

– Почему это ты так уверена?

Но она и не собиралась отвечать. Она была уверена и все. Какие-то дальние перетекания и переплывания мыслей ясно просвечивали на её лице; она продолжала улыбаться. Наконец, придумав что-то интересное, она спросила.

– Хочешь расскажу тебе что-нибудь про любовь?

– Мне эта любовь уже в печенках сидит, так надоела.

Синяя сделала круглые глаза.

– Да, да, я все про любовь знаю. Представь себе.

– Ой, что-то плохо представляется.

– Все знаю. Во-первых, любовь, она очень большая.

– Правильно.

– Потом, она похожа на радугу.

– Ты, что, поэт?
– удивилась Синяя.

– А ещё она всех нас держит привязанными на веревочках и дергает за веревочки. Мы бегаем, гуляем или вот тут сидим, а она возьмет и дернет. И ты даже не хочешь, но все равно должен слушаться и делать все, что она заставляет.

– Я знаю, ты много страдал от любви!

– Ну, не мало, - соврал я, - точно, много.

В дверь снова просунулся Пестрый.

– За что тебя так женщины любят?
– спрашивает как-то Шерлок Холмс

Казанову, - начал он.

– Уйди!
– грозно сказала Синяя.

– А за то, что когда они мне говорят "Уйди!", я никогда не ухожу, продолжил Пестрый, но все равно скрылся за дверью.

– А тебе когда-нибудь признавались в любви?

– спросила Синяя.

– Не признавались.

– Что, ни разу?

– Я ж сказал, ни разу.

– Странно.

– Почему странно?

– Потому что ты красивый, да.

Я не придумал сразу, что ответить на это. Вопрос о собственной красоте ещё никогда меня не волновал. Я часто размышлял о себе и много знал о себе, и ещё больше выдумывал. Я представлял себя сильным, огромным выше туч, здоровым навсегда и бессмертным, но красивым - никогда.

– Да, красивый. И не возражай.

Я и не собирался возражать.

– А что, если бы какая-нибудь девочка тебе призналась?

– Что призналась?

– Ну в любви призналась, ну что ты не понимаешь?

– Я бы обозвал её "Любка-язва" или стукнул бы по голове портфелем.

Выражение "Любка-язва" я недавно прочитал в книжке и сразу же влюбился в это сочетание слов. Я только ждал первой возмиожности, чтобы самому высказаться так же красиво. И вот возможность предоставилась.

– А меня бы ты не стукнул по голове портфелем?
– поинтересовалась Синяя с милой отстраненностью. Она отвернулась в сторону и стала похожа на картинку из букваря. Я обиделся на нее, чуть-чуть, потому что она не заметила моего красноречия.

– Не стукнул бы.

– Почему?

– А у меня здесь портфеля нет.

– Ну и ладно, читай свою книжку, на, - она открыла книжку и положила передо мной.

– Не хочу.

– А почему не хочешь?

– А ты мне не даешь.

– Ну и пожалуйста, тогда я уйду.

Но она не ушла, а осталась сидеть, все так же глядя на меня.

– Не надоело читать?

– Мне все надоело. Если бы сделать крылья, я бы отсюда улетел.

– Крылья?

– Ты только никому не говори. Я сделаю крылья, а потом убегу отсюда. Надо только взять твердой проволоки, а потом выгнуть её вот так, а потом спуститься вниз и убежать. Я так и сделаю.

Синяя опять придвинулась, её глаза светились.

– А это очень страшно, да?

– Я не боюсь.

– А ты правда прыгнешь с крыши?

– Правда.

– Если ты правда спрыгнешь с крыши, то я тебя поцелую. Хочешь?

Я не предчувствовал никакого особенного счастья от её целования, но из вежливости притворился, что хочу.

– А если я разобьюсь, ты будешь плакать?

– Я все глаза выплачу, честное слово. Вот увидишь, я буду очень стараться плакать. Наплачу целый тазик. У меня слез много - смотри.

Она прищурилась и выдавила слезинку.

– Или не надо крыльев, идем.

Она взяла меня за руку и подвела к окну.

– Видишь, мы тут просто спустимся вниз, только потихоньку возьмем простыни и привяжем. С тобой я не боюсь.

– Не получится, - сказал я.
– Красный уже два раза пробовал убежать.

Теперь все уверены, что убежать нельзя. И главное, что нет никакого забора. Он нам так рассказывал: ты бежишь, бежишь, сворачиваешь, и попадаешь сомвсем не в тот переулок. Потом опять бежишь и опять не туда попадаешь. Он так бегал целый вечер, никто его не хватился. Наверное, все знают, что отсюда сбежать нельзя.