Изоляция

– Да.

– Ну а если вдруг?

– Открою диспут на тему хадисов имама ан-Навави. Напомню о "Послании соседу-христианину" Аль Фаузана. Найду, что сказать.

– Как отличить снаружи шиитскую мечеть от суннитской на глаз?

– Там и на глаз – никак, пока не начали намаз. И то, если видно молящихся снаружи. Только спросить местных жителей перед тем, как входить.

– Если никого рядом?

– Не бывает такого. В пятницу возле мечети всегда полно народу даже у нас. А уж там… Вы что, не местный?!

Дед хмыкает неразборчиво, затем продолжает:

– Если агрессия в твой адрес будет сильная?

– Буду звать на помощь тюрков. По статистике, каждый десятый. Либо, если рядом только пашто, напомню им пуштунвалай.

– Если не сработает?

– Из десяти пашто, пятеро обычно адекватные. Всегда работало, если уметь общаться.

– Сколько полных лет?

– Двадцать восемь.

– Жениться пора, – комментирует он задумчиво и вздыхает, словно реальный дядя. – Большой уже.

– Дядя, а давай ты меня сразу испугаешь? В том числе документами и командировочными, поскольку это всё с вас?

– Молодец, – смеётся мужик, хлопая меня по плечу. – Скромный к тому же.

– Да бог с вами. Самая обычная кабинетная крыса из мониторинга. У нас таких дюжина на десяток.

– Почему о других своих языках не говоришь?

– Это о каких ещё?! – здесь я реально удивлён. – Я чего-то о себе не знаю? Вы меня ни с кем не путаете?

– У тебя аттестация не по всем языкам, которыми владеешь. Почему молчишь об остальных?

– Ничего себе, вы тут грамотные. Ну тогда просветите, что я сам о себе забыл?

–

азаша,

– он и дальше раздражает меня своим идиотским смехом.

– Не считается, – качаю головой. – Это государственный, а вы спрашивали про иностранный. На нашей работе он априори подразумевается и за язык вообще не канает. Как и русский. За него не доплачивают, если что.

– Это у вас тут внутри он не канает, – его указательный палец описывает окружность над головой. – А у нас ТАМ, снаружи, очень даже. Особенно с твоей внешностью.

Это да. На лицо я – типичный Иван Иванович Иванов, иного не заподозришь.

– Не знаю. Видимо, вы из другого поколения. В наши годы на юге государственный уже все знают. Совсем не редкость.

– А почему молчишь о вазири?

Моя нога пропускает шаг:

– Откуда…?

Видимо, лицо у меня донельзя потешное, поскольку он опять ржёт:

– Ты перед первой аттестацией сам мосты в своё время наводил. Помнишь?

Впиваюсь в него взглядом по второму кругу:

– Вы откуда знаете?! Тогда вы ещё отдельной службой были, в комитет вас потом вернули! Кстати, я по вазири аттестоваться не стал, если что.

И лицо его вроде бы знакомо, что ли? Но нет, я б такого запомнил.

– У нас свои возможности, – отвечает он уклончиво, заходя на второй круг по овальной аллее. – В общем, за скромность тебе тоже плюс.

– Вы сейчас так говорите, как будто я какой-то конкурс могу не пройти и остаться дома.

– А-ха-ха-ха-ха, – деда растаскивает от смеха прямо посреди дорожки. – Не можешь: ты его уже прошёл.

– Когда?

– Ещё до того, как сюда приехал.

– К чему тогда эта беседа сейчас? Какая её функция?

– Ну надо же познакомиться поближе, составить личное впечатление. Кстати, чтобы ты не думал, что я забыл. Почему о немецком молчишь?

– Так я его и не знаю! – чистая правда. – Он только в дипломе написан! Максимум, на улице объяснюсь и прочту что-нибудь со словарём. Я по нему тоже не аттестован, – напоминаю на всякий случай. – Оценку честно купил в своё время. Но на службе же реальное владение нужно, а не запись в дипломе.

– Для мест, где в ходу вазирвола, твой уровень немецкого очень даже продвинут, – хихикает тип, который до сих пор не представился. – В сочетании с прочим, ты просто идеален.

– Спаси Христос от вашей идеальности, – отворачиваюсь в другую сторону, чтобы не сказать и ему что-нибудь матом в рамадан (он тоже наверняка оразу держит, видно по нему). – Раз уж у нас такой откровенный разговор, а моя рязанская харя – не помеха в тех местах, где в ходу вазирвола.

Нет смысла корчить из себя дурака там, где даже мне многое понятно.

– Вообще-то, светловолосых там хватает, – задумчиво сообщает он. – Если постричь коротко – так и вообще сойдёт. Ну, плюс загар.

– А глаза? Дофига там голубоглазых блондинов?

– Тоже не ноль и не так мало, как ты думаешь. Говори, что понял, быстро.

Мужик резко тормозит, берёт меня за пуговицу и пристально впивается взглядом в переносицу.

– В тех местах, где в ходу вазирвола, сменилась сельскохозяйственная политика. Бородатые культиваторов мака, как и обещали, в этом сезоне призвали к порядку со всей тамошней бескомпромиссностью: смешно, конечно, но они реально говорят, что думают. Наркоты больше не будет – они не дадут. Тот случай, когда нет худа без добра.

– И-хи-хи-и-и… Продолжай, продолжай… Ты мне нравишься. И-хи-хи-и-и…

– Посевная сорвана, урожая теперь уже точно не будет. В результате во всём регионе резко меняется обстановка, от финансовых потоков до товарных и миграционных. Вот прямо сейчас, в режиме реального времени, меняется.

– И? – он только что не пританцовывает от энтузиазма.

– Таким, как вы, всегда больше всех надо. Видимо, появляются какие-то возможности, из моего кабинета невидимые. Вы стремитесь усесться на все ранее недоступные стулья. Доклад окончил.

– Почему не хотел ехать? – его лицо за секунду из весёлого становится стальным.

– Чего это "не хотел"? Я и сейчас не хочу, – пожимаю плечами. – Потому что я не опер. Тем более – не опер вашей структуры. Что я там потерял?

– Там действительно очень краткосрочная задача, – он словно извиняется. – Ну, по нашим меркам краткосрочная. Нужен незасвеченный человек именно с теми языками, что у тебя. Ненадолго, буквально недели на полторы.

– С английским, русским и базовым немецким? – теперь моя очередь идиотски хихикать. – И с откровенно рязанским лицом впридачу?