Изумруд

Хотелось быть рядом С НЕЙ, не обмозговывая долго и нудно в своей голове причины

и следствия.

Я родилась.

5

Все изменилось. И я, и Рене, и мир вокруг нас. Я стала размазней, Рене стала холодной и чужой, а мир поменял свое праздничное летнее лицо на слезливую дождливую мину. Нет, следующие дни внешне были такими же как и предыдущие (ну если не считать гадкой погоды), но только лишь внешне. Мы вели себя так, будто между

нами ничего не произошло, порой мне казалось даже, что она действительно все

забыла, и для нее это ничего не значило. Но я не верила ей больше, не верила ее притворному равнодушию и все такое. Ну по крайней мере мне НЕ ХОТЕЛОСЬ в это верить. Это бы меня убило, точно говорю. Потому что я превратилась в мартовскую кошку. В моей голове осталась только Рене, в моих мыслях, мечтах, снах - везде была Рене. Не было больше прошлого и будущего, остались только те мгновения, когда я могла быть рядом со своей возлюбленной, дышать с ней одним воздухом и, если очень повезет, касаться ее. Но Рене стала странной. Она видела мое щенячье обожание, которое я, будучи не опытной в чувственных делах, не пыталась и не хотела скрыть, но это делало ее какой-то настороженной, раздражительной и пугливой что ли. Мне хотелось целовать ее, а она шарахалась от меня как черт от ладана. Даже когда я просто обнимала ее как бы невзначай, она напрягалась и старалась высвободиться. Меня это угнетало страшно, и я часами могла выдумывать оправдания ее холодности. Вечерами Рене уходила едва начинало темнеть, а я бродила вместе с собакой вокруг Большого дома, не замечая веселящуюся публику и огрызаясь на шуточки Джулиуса и остальных.

Потом начались дожди и стало совсем тоскливо. Я перестала носить изумрудовские тряпки и стала одевать джинсы и спортивную куртку, которые, к счастью, взяла с собой из дома. Многие тоже переоделись в более теплые мирские вещи. Очарование Изумруда постепенно растворялось в пасмурном осеннем настроении. Все местные товарищи с утра собирались в холле Большого дома и до ночи пили. Пьянство и разврат сбросили с себя радостный летний лоск, став просто пьянством и развратом. Многие разъехались, а те кто остались, раздражали меня все сильнее и сильнее. Поль редко спускался к нам, к нему стали приезжать какие-то серьезные люди в строгих костюмах, они проходили мимо местной публики, брезгливо морща носы, и быстрым шагом поднимались к Полю наверх. Иногда туда вызывали кого-нибудь из девушек. Я не заморачивалась насчет того что там происходит, хотя догадывалась, конечно. Больше меня беспокоило то, что самой мне давно пора было уже отсюда убираться, а я все никак не могла решиться. Жизнь без Рене казалась мне бессмысленной. Самое ужасное, что сама она наверняка была бы только рада избавиться от меня и побыстрее. Любовь странная штука - ты все видишь и понимаешь, но не веришь. И я все на что-то надеялась и надеялась. И надежды мои были совершенно запредельные. Например мне пришло в голову...

– Давай уедем, Рене, - сказала я ей как-то. Мы сидели в холле на диване и смотрели какой-то дурацкий новый боевик, - уедем и будем жить вдвоем. Снимем квартиру. Что тебе здесь делать, а?

Она удивленно посмотрела на меня и тут же снова уткнулась в телевизор.

– Бред сивой кобылы.

– Что? Почему?

Она снова повернулась ко мне.

– Клер, как ты себе это представляешь? Я же не мужчина, я девчонка, понимаешь? Ты ведь хочешь, чтобы мы жили как влюбленная парочка?

– Ну... нет, хотя бы как подруги...

– Бред.

– Почему? Я... Рене, я люблю тебя и просто не могу без тебя существовать, понимаешь? Мне просто нужно, чтобы ты была рядом. В каком угодно качестве!
– Ну насчет "люблю" я ей миллион раз уже говорила, ее это вообще-то не трогало особо, а тут вдруг она как-то дернулась и отвернулась.

– Какие замечательные слова, - странным шепотом произнесла она и пренебрежительно хмыкнула, - "в каком угодно качестве", Клер, ты не знаешь о чем ты говоришь.

– Господи, ну почему не знаю! Я знаю о чем говорю! Ну что тебя здесь держит, что?!
– Разгорячилась я. Впервые за много дней я увидела в своей возлюбленной какое-то проявление эмоций, и это показалось хорошим знаком.

– Что меня здесь держит? Ты хочешь знать что меня здесь держит?!
– Закричала она, но тут же осеклась, увидев, что привлекла внимание пьяной парочки, обнимавшейся на соседнем диване и стала говорить тише.
– Я все сделаю, чтобы ты не узнала об этом. Иначе... Черт, твоя дурацкая влюбленность нужна мне почему-то. Но просто я знаю на какой тонкой ниточке она держится. Я знаю, а ты нет. Поэтому для тебя все такое прекрасное и радостное, а для меня это просто боль, понимаешь? Ведь если ты узнаешь когда-нибудь обо всем, Клер, твоя дурацкая любовь испарится, ты о ней даже и не вспомнишь, и ты не захочешь понять меня и то, что чувствую сейчас я. Не захочешь! Потому что будешь меня ненавидеть. И за это, Клер, за это я сейчас ненавижу ТЕБЯ, понимаешь? Заранее! За твою ненависть!

– О чем ты... Я не буду тебя ненавидеть! Что бы я ни узнала о тебе - я не буду тебя ненавидеть, клянусь!
– В порыве чувств я схватила ее за руку, но она резко вырвалась и закричала, теперь уже не скрываясь:

– Не прикасайся ко мне, ясно тебе? Никогда не прикасайся ко мне!

– Почему?
– Ошарашено спросила я.

– Потому что я не хочу этого, ясно?

Таких вещей она мне еще не говорила. Отстранялась - да, но вот так, напрямую сказать, что она этого не хочет - нет, такого еще не было. Меня будто огрели хлыстом. Я смотрела на нее, уставившуюся опять в свой долбаный экран, а в глаза у меня набирались горячие слезы. Я сморгнула, чтобы не заплакать и, хотя несколько слезинок покатились по щекам, произнесла как можно более равнодушно и вроде бы как бы задумчиво:

– Я за свечку - свечка в печку, я за книжку - та бежать...

– Что?
– Недоуменно повернулась Рене.

– Ничего. Стишок такой. Про Мойдодыра

Она некоторое время хлопала ресницами, а потом лицо ее просветлело и она выдала какую-то абракадабру, заставив теперь меня недоуменно нахмуриться.

– Это по-французски, - улыбнулась она как ни в чем ни бывало.
– Детский стишок типа Мойдодыра твоего. Я вспомнила.

– Да ты совсем еще ребенок, - я сокрушенно покачала головой, - совсем еще маленькая. А я просто дура. Я уеду отсюда, Рене, завтра же.

Она кивнула.

– Да, так будет лучше.

У меня внутри что-то оборвалось.

Я и правда решила уехать. Чувствовать себя покинутой возлюбленной - это было хуже некуда. И мне показалось, что легче перенести боль утраты будет где-нибудь вдали от этой противной обожаемой моей малолетки. Я подумала, что не поеду домой, а заселюсь в квартиру моего приятеля, того что одолжил мне машину и недельку-другую посижу одна, переварю всю эту боль и подумаю, как жить дальше. Я никогда не влюблялась, как я уже говорила, и не знала какими способами бороться с мучительным отчаянием. Но ощущение это меня очень доставало. Хотелось от него убежать, и мне думалось, что убегая от Рене я убегу и от этого чувства. Да, мне предстояло многому научиться. Потом, много позже, я узнала от отца Жозефин, что лучший способ бороться со страстью это устать от своего возлюбленного, дождаться, когда пелена спадет с глаз, увидеть его в неприглядной ситуации, "не в своей стихии", так сказать. Еще лучше правдами и неправдами сделать так, чтобы этот человек тебя полюбил. Тогда-то страсть испаряется очень быстро. Если такие способы не помогли - значит все слишком серьезно и это настоящая любовь, тут лекарств нет, остается только пропадать. Ну а вот убежать от своей страсти подальше в надежде что она пройдет сама - это большая ошибка. Потому что вдали от объекта обожания ты в своей голове начинаешь идеализировать его образ и тогда уж спасенья нет. Будешь мучиться долго-долго, всех своих последующих возлюбленных сравнивать с этим идеальным образом и каждый раз разочаровываться, ибо образ - идеальный, живой человек просто не может ему соответствовать. Но тогда я еще этих премудростей не знала и стала собирать манатки. В свете последующих событий это был правильный вариант, только вот не успела я уехать.

Вечером того же дня я, после того как собрала свои скудные пожитки, решила пойти в Большой дом и хорошенько напиться в компании изумрудовских аборигенов. Надо признаться, я смутно надеялась, что Рене одумается к этому времени и начнет уговаривать меня остаться. Но Рене там не оказалось. Барби сказала, что моя возлюбленная уехала в в деревню или в город на почту и еще не вернулась. Странно это было, я не помнила чтобы Рене куда-нибудь уезжала из Изумруда. Может она специально сбежала, чтобы меня не видеть... Я загрустила и принялась за виски. Громко играла музыка, какой-то романтик колекшен. Несколько человек, собравшихся в этот пасмурный вечер в холле, видимо устав от бесконечных плотских утех, занимались странным делом - играли в старую игру "Эрудит". Казалось, в воздухе раздавалось скрежетание застоявшихся мозгов. Каждое слово давалось им с неимоверным трудом. Если бы не мои душевные муки, меня бы это здорово позабавило. Но сейчас я лишь равнодушно взирала на необычное зрелище и потягивала свой спасительный напиток. Впрочем, от меня не ускользнуло, что в игре лидирует Чак. Он по-прежнему жил в Изумруде, но я уже не очень-то интересовалась им. Ну даже если он и есть Максим - черт с ним. Кажется его все здесь устраивает, и он доволен собой и окружающим, глупо будет тащить его в мой мир. К тому же - до него ли мне было уже. Рене, милая моя Рене... Неожиданно раздался звонок из динамика на лестнице, кто-то приехал и стоял у ворот поместья. Горничные почему-то не спешили, может, спали уже, поэтому Джулиус взял зонт и ушел впускать гостей. Почему-то я была уверена, что это не Рене, у нее наверняка имелись ключи от ворот, и она не стала бы так настойчиво трезвонить, насколько я знала, она всегда раздражалась когда кто-то звонил "длинными очередями".

Минут через десять Джул с руганью забежал, приказал разбудить сторожа, который спал в пристройке, нужно было завести машины гостей в гараж, и тут же скрылся. Кто-то из ребят лениво отправился за сторожем. Джулиус же очень скоро вернулся, ведя за собой двоих мужчин в костюмах. Все вместе они, не обратив на нас ни малейшего внимания, поднялись к Полю. Ну что ж, все как обычно, меня это все не касалось, и я снова погрузилась в свои тяжкие думы и в выпивку. Каково же было мое удивление, когда сверху позвали Барби и меня! Мне это не понравилось, совсем не понравилось. Я сделала вид, что не услышала. Барби встала и убежала наверх, даже не посмотрев на меня. Остальные продолжали играть. Прошло минут двадцать, Барби не появлялась, меня больше не звали. Ну может быть ненасытной блондинке удалось удовлетворить всеобщие низменные потребности без моей помощи. Я стала успокаиваться, тем более что выпито к этому времени было уже столько, что все проблемы внешнего мира начали отходить для меня на второй план. Но я рано успокоилась. Дверь наверху хлопнула и я увидела разъяренное лицо Джулиуса, свесившееся с лестницы