Изящная комбинация

— Не верю. Наверняка опять о заводе.

Я промолчал, любуясь, как лунный свет играет в ее растрепанных волосах. На прикроватной тумбочке лежал раскрытый технический журнал. Мой взгляд случайно упал на формулы…

— Господи! — я сел на кровати. — Вот оно!

— Что случилось? — Лена приподнялась на локте, кутаясь в простыню.

— Легирование… Термообработка… — я уже схватил журнал. — Это же очевидно!

Она покачала головой:

— Не могу поверить. Даже сейчас?

— Прости… — я поцеловал ее. — Но это действительно важно.

— Знаешь что? — она мягко улыбнулась. — Иди. Иди к своим сталям и печам. Только потом обязательно возвращайся, слышишь?

Уже одеваясь, я обернулся. Лена сидела на кровати, закутавшись в простыню, прекрасная как античная статуя.

— Я загляну вечером.

— Конечно, — она иронично приподняла бровь. — Если твои печи тебя отпустят.

Степан уже уехал домой, поэтому я поехал на таксомоторе. Пока мчался обратно на завод, в голове уже полностью сложился план технологического прорыва.

Немецкие довоенные исследования, знания из будущего, энтузиазм Величковского и светлая голова Сорокина. Объединив все это, мы сможем совершить настоящую революцию в металлургии.

У проходной завода уже занимался рассвет. В окнах лаборатории все еще горел свет. Величковский, как обычно, засиделся над расчетами. На его столе громоздились технические журналы и образцы металла.

— Николай Александрович! — я буквально влетел в лабораторию. — У меня есть идея. Помните наш разговор о легирующих добавках?

Профессор поднял голову от микроскопа, близоруко щурясь:

— Конечно. Но мы уперлись в проблему стабильности структуры.

— А что, если добавить ванадий? — я начал излагать план, осторожно дозируя знания из будущего. — И изменить режим термообработки, — я выложил перед ним довоенные немецкие журналы. — Смотрите, что я нашел. Круппы экспериментировали с ванадием еще до войны.

Профессор оторвался от микроскопа, привычно протирая пенсне:

— Да, помню эти работы. Но я же говорю, они так и не добились стабильных результатов.

— А что, если, — я старался говорить небрежно, словно идея только что пришла в голову, — добавить ванадий не в конце плавки, а в самом начале? И изменить температурный режим?

Величковский нахмурился:

— Теоретически… — он схватил карандаш и начал быстро делать расчеты в блокноте. — Если повысить температуру на сто градусов и добавить ванадий в начале… Погодите!

Его глаза загорелись:

— А ведь это может сработать! Ванадий успеет полностью раствориться, образует карбиды… Измельчение зерна будет равномернее!

— И еще, — я как бы между прочим подкинул следующую идею из будущего, — что если сделать двойную термообработку? Сначала закалка с высокой температуры, потом отпуск.

Профессор уже строчил формулы:

— Гениально! Первая закалка даст мартенситную структуру, а отпуск… — он схватился за логарифмическую линейку. — Нужно рассчитать режимы!

В лабораторию вошел заспанный Сорокин, его очки в стальной оправе сидели чуть криво:

— Что случилось? Почему вызвали в такую рань?

— Александр Владимирович! — Величковский уже очутился в своей стихии. — Срочно готовьте лабораторную печь. Будем делать экспериментальную плавку.

Следующие часы прошли как в лихорадке. Маленькая электропечь «Сименс» раскалилась добела. Сорокин колдовал над шихтой, точно отмеряя добавки феррованадия. Величковский не отходил от пирометра, следя за температурой.

— Тысяча шестьсот градусов! — объявил он. — Начинаем разливку!

Крошечный ковш, всего на пять килограммов металла, качнулся над изложницей. Струя расплавленной стали казалась маленьким солнцем.

— Теперь самое важное, — профессор постоянно сверялся с расчетами. — Температура закалки должна быть точной до градуса.

Я наблюдал за процессом, зная, что присутствую при историческом моменте. Через несколько часов мы получим первый образец стали, которая изменит будущее советской металлургии.

Пока они колдовали, я уснул тут же, на стуле, положив голову на стол. Впервые за сутки.

Меня разбудила немилосердная тряска. Это профессор. Он потащил меня к микроскопу, возбужденно крича:

— Невероятно! Посмотрите на структуру. Такого равномерного распределения карбидов я еще не видел!

Сорокин уже готовил образцы для механических испытаний:

— Профессор, первые результаты! Прочность выше на сорок процентов!

— А теперь главное, — я протер глаза, зевнул и достал из сейфа эталонный образец немецкой брони. — Давайте сравним.

Испытательная машина «Мор-Федергаф» безжалостно разрушала образцы. Цифры на шкале росли.

— Поразительно! — Величковский снял пенсне, его руки слегка дрожали. — Наша сталь превосходит немецкую по всем показателям! Но позвольте, Леонид Иванович, как… как вы догадались про ванадий и термообработку?

Я пожал плечами:

— Интуиция. И внимательное чтение старых журналов.

Теперь я снова подошел к испытательной машине. Подивился результатам. Первый образец треснул при нагрузке в девятьсот килограммов. Второй выдержал тысячу четыреста.

— Это означает, — пояснил профессор, — что наша броня почти в полтора раза прочнее. Танк, защищенный таким металлом, выдержит попадание снаряда, от которого обычная броня разлетится вдребезги.

Сорокин, не отрываясь от логарифмической линейки, быстро делал расчеты:

— При той же толщине брони масса танка снижается на двадцать процентов. Это значит выше скорость, меньше расход топлива, лучше проходимость.

— А что с снарядной сталью? — спросил я, хотя уже знал ответ. В будущем эти разработки произведут революцию в производстве боеприпасов.

Величковский торжественно открыл сейф из уральского чугуна. На полке лежали аккуратно маркированные образцы.

— Вот результаты испытаний, схожих с полигонными, — он разложил на столе фотографии и акты. — Благодаря вашей идее с двойной термообработкой и микродобавками, бронепробиваемость выше на треть. Один наш снаряд заменяет два старых образца. Конечно, надо будет подтвердить экспериментально, но я уже уверен в результате.