Изыди
Шрифт:
Родной город встретил мелким дождиком. Я вышел из аэровокзала на стоянку такси, оставив позади парящего медведя с распростёртыми лапами-крыльями54. Он смешно задирал нос. Но так он провожает улетающих. А где пикирующий мишка для прибывающих? Вверху, на фасаде аэровокзала, рядом с названием города, что виднеется сразу при выходе из самолета, ему будет место в самый раз.
В квартире было сыро и холодно. Улетая, я не закрыл балкон. Полежу немного и поеду в СИЗО. Документ об освобождении Бориса лежал в портфеле. Я принял душ, согрелся. Смолол и сварил кофе. Девушка-москвичка не выходила из головы. Света... Светик...
Неожиданно зазвонил мобильник. Я не угадал - это была не Света. На экране высветилось знакомое имя "Калаш". Кстати, у Борьки я обозначен как "Крюк".
– Привет! Как долетел? Давно дома?
– спросил приятель.
– Ты же знаешь, когда прибывает этот рейс. Мог бы и встретить. Стоп, а ты как это...?
– Да, старик, меня выпустили ещё вчера утром. Спасибо тебе за "немедленно".
– Ты где, Боря? Давай встретимся в кафе. В "Старой башне".
– Извини, но я всё знаю.
– Тем более надо поговорить.
– Ладно, я найду пятнадцать минут.
Я поморщился, но всё понял:
– Буду там через час.
– Я тоже.
Я мог подойти даже раньше, но этот час мне был нужен, чтобы приготовить себя и рассказать всю историю с самого начала. Что будет потом, я знал.
Через час мы сидели с Борей в кафе, где я заказал две чашки кофе. После кофе, который я сварил себе дома, одна из них оказалась лишней. Много лет назад мы так же сидели с Борисом в этом кафе, и он рассказывал свою балканскую историю, обжигая руки горячей кружкой. Сейчас горячо было мне.
– Ты спал с Нелли, - произнёс он.
– Это было давно, ты же это знал.
– Ты спал с моей женой.
Я замолчал, уставившись в чашку. Кофе остыл, помутнел и никакого запаха уже не источал, а кружка всё равно оставалась горячей. Надо было что-то сказать. Надо говорить - не молчать. Что говорят в таких случаях? Оправдываются? Обвиняют? А, может, попробовать включить адвоката? Я ведь был раньше, я ведь был до. Как будто предательство ради женщины благороднее всех остальных предательств на свете - ради куска хлеба, денег, власти, ради своих детей или новой родины.
"И говорил Иуда:
– Мария, зачем ты любишь Иисуса? Разве он моложе, стройнее и красивее всех нас?
– Иисус сжалился надо мной, он сделал меня равной ему. Ужели я могу переступить черту, Иуда?
– Ты не можешь переступить черты сей, потому что не любишь меня? Разве я не моложе и красивее его? Я ли не достоин любви твоей?"
Нет, не поможет мне никакой адвокат, какие бы доводы в свою защиту я ни приводил, а особенно мой внутренний. Мой внутренний адвокат слишком заинтересован и необъективен, тем более ранее он уже защищал сидящего напротив, а сейчас с ним у него существенные разногласия.
– Кто тебе рассказал?
– спросил я.
– Глеб. Он приходил в следственный изолятор. Мы с ним долго говорили, но пересказывать не буду. Нет смысла.
– Как Нелли?
Это был глупый вопрос. Как будто это интересно. Как будто она дорога мне. Но теперь без разницы. Причём, уже давно.
– Ты зачем это спросил? Тебе ведь уже всё равно, - упрекнул Борис, словно прочитав
мои мысли.И я вынужденно согласился:
– Да, ты прав.
Вдруг осенила догадка:
– Она ушла к нему?
– На следующий день после того, как меня взяли под стражу.
"Вот, значит, как. Это меняет дело", - подумал я.
– Но это ничего не меняет, - отрезал Калаш, будто снова подслушав мои мысли.
– Если бы ты рассказал раньше, всё было бы иначе. Всё было бы по-другому. Твой брат сказал, что ты сволочь. Он не подаст тебе руки после всего.
– А ты?
– Я?
– Борис подумал и сказал, что всё останется, как прежде, что он забудет. Всё равно Нелли с ним уже нет. Хотя ему некоторое время придётся не общаться со мной, чтобы забыть.
Я понял, что в её уходе он винит меня. Он мне не простил. Он не забудет. Однако, финиш.
"А Глеб? Это по его совету Нелли написала заявление об изнасиловании", - пронзила меня ещё одна догадка. И я сказал об этой главной интриге Борьке. Я отчаянно цеплялся за ускользающую дружбу.
– А тебе что от этого? У них, оказывается, любо-о-овь, - последнее слово приятель произнес протяжно.
– Пусть любят себе. Про рыбалки теперь можно забыть, а за освобождение спасибо. А жену я себе найду. Или стану буддистом, как Эдичка. Ты не волнуйся - я не буду требовать от тебя отчёта по наследству, я знаю, сколько ты заплатил Глебу. От кого? От Виталия. Лука купил себе двухсотый, а Виталий организовал служебную проверку. Сам понимаешь, подполковник не может быть круче полковника, как и адъютант - круче генерала, - криво усмехнулся Борис.
Итак, Глеб бросил свою жену, которая, как мы знали, посещала секту. Разбираться в этом он не хотел. Дважды в неделю его жена уходила из дома по вечерам, "Аллилуйя" стало её песнью любви. В эти дни Луконин не находил себе места. Мы давно поняли, что он влип, а Калаш ещё и подливал масла. Он подшучивал над ним: за что, мол, его наказала жизнь? Наверное, есть какой-нибудь грешок. "Есть, есть", - пресекал шутки Глеб. Я делал Борису намеки, но намёков тот не понимал. Дошутился.
Это случилось как раз после того, как мы с Глебом доставили Калаша домой пьяным и сдали на руки Нелли. Уходя, Лука сказал:
– Это же она!
– И что? Не вздумай сказать. А лучше забудь.
А потом он обратился ко мне с просьбой:
– Был у психолога. Говорит, есть только одно средство отвадить мою жену от сектантов.
– Какое?
– Психолог сказал, что её надо заставить пережить какой-нибудь стресс.
– Поколотить что ли?
– предположил я.
– Если бы всё было так просто, я б давно это сделал.
– Что тогда?
– Ты не подумай ничего. Просто ты по этой части дока.
– А если без тумана?
– Ну, короче... тебе моя жена нравится? Ну, в смысле как женщина. Она ещё очень даже ничего.
– Что-то я не пойму, ты к чему клонишь?
– Кажется, я стал догадываться.
– Психолог говорит, что изнасилование для женщины всегда очень сильный стресс. Она давно уже живёт, как во сне. Её надо вывести из этого состояния. Сектантов вводят в транс чуть ли не во время первого посещения. Потом делай с такими что хочешь. Изнасилование - лучшее средство. Самое эффективное.
– Э-э-э, старик, по-моему, ты не по адресу. Я тебе что - психотерапевт-практик?