Изыди

– За Таиланд? Ты же говорил... Хорошо, долг он отдаст, - не сдавался я.
– Но ведь деньги шли через счёта агентства?

Я готов был сдать директрису, поняв, как она подставила Борьку.

– Ну как тебе сказать...
– замялся Луконин.
– У неё тоже нашлись высокие покровители. Увы, остаётся риелтор. Закон стрелочника.

– Но, чёрт возьми, это несправедливо.
– Я уже сник. Я понял, что Калаш обречён, и взывать к старой дружбе бесполезно. Совместные рыбалки ещё никогда и никому не помогли и не являлись индульгенцией от правосудия.

Ладно, пусть. Я готов отдать все деньги, даже свои комиссионные за наследство. И могу работать бесплатно, лишь бы Борис не пошёл на отсидку. Отработает - отдаст.

Обо всём этом можно было рассказать гадалке. Но что она могла сделать? Наслать египетские казни на следователя? На прокурора? Или на любовницу Калаша? Директриса засуетилась сразу же после того, как её вызвали повесткой к следователю, и задействовала свою любовную связь с прокурорским работником, который и помог ей остаться в стороне. Связи в прокуратуре иногда помогают в трудных жизненных ситуациях.

Даже самая проницательная гадалка никогда не поймёт, почему сегодняшнее судейство - это сплочённое скопище регистраторов и переписчиков. Сначала регистрируют то, что на блюде принесут следователи, а приносят они уже отрубленную голову. Её не оживить никакому профессору Доуэлю51, потому как профессор сам уже давно жертва. Всё принесённое судейские аккуратно перекладывают на другое блюдо, что почище, и легализуют: переименовывают в приговор. Мантию надевают только для обогрева. Мантия тёплая, из плотной холстины, мне бы она тоже не помешала - согреться после судейских вердиктов. Морозит аж до озноба.

– Ты же понимаешь, что оправдательного приговора не будет?
– убеждала меня судья со звучной фамилией Гадованеева. Но скорее - себя: - Твой клиент совсем ничего не понимал? Помогал шахтёрам обналичивать субсидии на переселение? Помогал. Деньги за это брал? Брал. Вот поэтому шахтёры свидетели, а он... ну ты теперь уже знаешь, кто. Ну и что, что субсидии получил не он, а шахтёры? Признал бы вину, как все это делают, и получил бы свой условняк. Мне что, условняка жалко? И потом, изнасилование доказано. Факт.

Кроме хищения денег шахтёрами из бюджета непонятно какого уровня, Борьке прилепили "износ" - изнасилование собственной жены. Чтобы окончательно избавить себя от этого дела, его начальница пошла ва-банк. Она рассказала Нелли о своей связи с её мужем. Та как будто только этого и ждала.

– Представляешь, Крюк, - поделился со мной Борька, - она заранее всё продумала, - и как я сразу не догадался? Это всё директриса.

– Как это произошло?

– Да дома, конечно. На нашем любимом кожаном диване - чёрный такой.

"Да уж, знаю, и очень хорошо", - чуть не вырвалось у меня.

– Оказалось, что на нём хорошо видны следы. Ну не дурак ли я? Да и ладно. Только не пойму, зачем? Ну, ушёл, но я же вернулся. Сучка она. И следователь тоже. Сёстры-близняшки. Один типаж. Я ей говорю: "Надо диван вытереть". А она: "Потом, потом". А потом я и забыл.

Вдова Нелли подставила Бориса классно, по всем законам искусства подставы: сначала долго сопротивлялась, а потом отвлекла внимание и сохранила следы, которые на следующий день были изъяты при обыске.

В заявлении она написала, что типа она как честная женщина так ему и сказала, что раз он ушёл от неё, то никаких отношений между ними не может быть. Ещё написала, что говорила мужу: если он похитил государственные деньги, то она честно заявит об этом - так же честно, как и жила всю жизнь. А за это он её взял и изнасиловал. Именно так и было изложено следователем в обвинительном заключении.

В своих жалобах я настаивал, что взять женщину и изнасиловать её - это не одно и то же, это разные категории. Следователь со мной не согласилась и в ходатайстве о прекращении дела отказала, поскольку "взять" и "изнасиловать", по её мнению, глаголы-синонимы, а если бы было по согласию, то Борька обязательно использовал презерватив, потому что его жена второго ребёнка не хотела, а секс без презерватива прямая тому угроза. Диагноз подтвердился окончательно.

Такого коварства от вдовы Нелли я никак не ожидал. Что-то тут было не так. Я пытался прояснить у неё ситуацию, думая по старой памяти, что ещё имею на неё влияние, но прояснил только одно: несомненно, кто-то за ней стоял.

Этот кто-то настоятельно посоветовал ей для поддержки штанов, то есть главного обвинения, организовать изнасилование, пообещав взамен помочь развестись, и был он явно из оперских. Присовокупить что-нибудь паскудненькое спецслужбы всегда любили. Вот и мировая практика не отстаёт. Один чудак52 с таким довеском к основному греху уже несколько лет сидит в затворниках в уютном посольском особнячке на пару со своим котом. Я не только понимал, но и знал: в Ростовской области такой же риелтор и по такому же по делу проходил свидетелем, а подсудимыми были шахтёры. И ещё знал, что за свою двадцатилетнюю судейскую жизнь эта судья не вынесла ни одного оправдательного приговора. Она относилась к ним как к чему-то гадкому и отвратительному и очень опасному для жизни. Как электрик к высоковольтной линии - "Не влезай - убьёт!"

Оправдательный? Изыди, Сатана! Оправдательные приговоры у судьи ассоциировались с адвокатами, а нашего брата Гадованеева терпеть не могла. Адвокаты утомляли её и вызывали приступы тяжёлых нервных расстройств. Особенно такие расстройства вызывал Бойцов. Коллега примерил на себя роль пятиклассника-дерзилы и стал грозой несчастных женщин-судей, а к этой "благоволил" особо, как будто мстил за своего коллегу, такого же адвоката - мужа Гадованеевой. С мужем судья развелась, дабы не смущать товарищей по правосудию. Чтобы никто не посмел бросить ей презрительно: "Жжжж, у неё дажжжже есть талия!" Типа "Нет уж, я чиста и не запачкана, чур меня!" Она страдала невритом лицевого нерва, и чем тщательнее скрывала его причину (неимоверное напряжение при отправлении судебного культа), тем отчётливее эта причина вырисовывалась у неё на лице. Даже в состоянии покоя лицо Гадованеевой было перекошено, как будто она собиралась наброситься на несчастного подсудимого, посмевшего обеспокоить её своим уголовным делом.

Бойцов подливал масла, усугубляя страдания судьи, и, входя в адвокатский раж, доводил женщину до того, что нижняя её челюсть сворачивалась ещё больше, обычно вправо, а верхняя устремлялась куда-то вверх, предательски обнажая кривые, но крепкие зубы. К несчастию судьи, простым искривлением лица страдания не заканчивались: после процессуальных баталий с Бойцовым ко всему прочему у неё отнималась левая нога, и Гадованеева на законных основаниях оформляла листок нетрудоспособности на целый месяц.

Она не читала "Процесс" и "Американскую трагедию". Судьи сегодня сами Кафки и Драйзеры, и сами пишут свои процессы и трагедии. Как сочинят, так и будет. Они уже разродились новейшей историей правосудия. Зачем им Кафка? Зачем адвокаты?

– А почему в стране так мало оправдательных приговоров?
– вопрошают пронырливые журналисты, набившие руку на криминальных репортажах.

– А какие оправдательные, если по девяноста шести процентам уголовных дел обвиняемые признают свою вину?
– парируют из Верховного Суда.