К достижению цели

Мой секундант Г. Гольдберг и арбитр Г. Штальберг очень волновались, предвидели просрочку времени, но что было делать? Они не имели права вмешиваться в ход борьбы. Со следующего матча Штальберг внес в регламент пункт о праве арбитра подсказать участнику (один раз), что контрольный ход еще не сделан!

(Но основная ошибка состояла в том, что не уехал анализировать на дачу. После ночного анализа на даче главная забота — завести двигатель. Петр Тихонович садился за руль и нажимал на стартер, я крутил ручкой — ночи еще были холодные. Покрутишь ручкой несколько минут, весь мокрый; думаешь только о том, чтобы ручку правильно держать, лишь бы палец не оторвало. Наконец завели — голова, которая после игры и ночного анализа была тяжелой, стала ясной! Можно ехать на доигрывание... Анализировал бы я 15-ю партию на даче — все было бы по-иному.)

Итак, снова перевес лишь в три очка. Оба мы устали, и в партиях появились малопонятные ошибки. Смыслов устал меньше и одно очко сумел отыграть.

Мой партнер нервничал во время матча. Так он требовал права пропустить игру по болезни четвертый раз — пришлось арбитру Штальбергу обращаться за разъяснениями к президенту. Один раз Смыслов не явился на доигрывание (когда позиция была проиграна), не явился он и на закрытие матча — единственный случай в истории шахмат.

Поражение Смыслова имело психологическую подоплеку — он недооценил своего опытного партнера.

Осенью в Мюнхене была очередная Олимпиада. Играли в старинном зале, очень красивом, но темном. Из-за близорукости я не играл, а мучился. Когда проиграл австрийцу Дюкштейну, то потребовал у директора Олимпиады г-на Шнейдера (потом он был президентом шахматного союза ФРГ) настольную лампу. Он привез лампу из своего дома в Нюрнберге, и я ожил. Мои товарищи по команде иронизировали по поводу моих «чрезмерных» требований, но, когда появилась лампа, я заметил, что советский участник (мой сосед по столу) незаметно старался ее придвинуть поближе к своей доске... .

Странная моя судьба. Когда Фишер требует неестественно сильного освещения всего зала (несомненно, в этом скрыта какая-то странность), инженеры-специалисты проверяют освещенность и все восторгаются чемпионом, отстаивающим свои права на хорошие творческие условия. Над моими же скромными и естественными просьбами всегда посмеивались...

И в Мюнхене советская команда завоевала золотые медали.

Был на Олимпиаде неприятный инцидент. Известно, что по субботам Решевский (США) из религиозных соображений не играет. Американцы обратились с просьбой, чтобы и я не играл в матче СССР — США («для равновесия»). Я отказался наотрез, несмотря на давление, которое оказывалось на меня со стороны руководителя делегации Д. Постникова и капитана А. Котова. Они, де-мол, боялись угроз американцев, что те прекратят игру на Олимпиаде и уедут домой. Когда мы спорили (это было в холле гостиницы «Метрополь»), невдалеке сидел президент шахматистов ФРГ Э. Дене. «Что вы боитесь, что американцы уедут, этого Дене должен бояться, посоветуйтесь с ним», — говорю я своему начальству.

«Если американцы хотят уехать — пусть едут», — равнодушным тоном произнес немец. Конечно, я участвовал в матче с командой США1

Когда ходили мы по Мюнхену, нередко прохожие, услышав русскую речь, приветливо нас останавливали: «Вы из Москвы? Я был в России в плену; не знаете ли вы майора Иванова — он был нашим начальником в лагере?..» Повар в отеле известил нас, что приготовит «русский» обед. Был подан замечательный борщ с большим куском отварного мяса. Все сыты, но по привычке сидят и ждут второго — не несут. Так кормили немцев-военнопленных!

Годом раньше в Москве была делегация немецких электротехнических фирм. Г-н Кнопп, один из директоров фирмы Сименс-Шуккерт, пригласил меня в Эрланген, выступить в шахматном клубе «Сименс». Договорились, что после Олимпиады я к ним приеду.

В середине Олимпиады г-н Кнопп объявился, согласовали день сеанса. «Гонорар?» — «С коллег не беру».

Потом Флор (мы вместе были в Эрлангене) сообщил, что Кнопп приготовил для меня «маленькое радио». Ну и намучился я с ним в самолете. Возвращался я в Москву через Голландию (там мы с Флором давали сеансы). Хорошо, советник посольства ехал в Москву из Гааги поездом и прихватил с собой радиоприемник... Вес маленького радио за 10 кило, а размеры (там же был и проигрыватель!)...

Показали мне в Эрлангене химическую лабораторию, где отрабатывали технологию получения кремния со строго заданным составом примесей — в этом случае можно получать кремний с наперед заданными характеристиками для полупроводниковых приборов. Тогда я ничего не понял; понял лишь несколько лет спустя, когда по работе столкнулся с этой проблемой, по достоинству оценил успехи фирмы.

Я впервые тогда гастролировал по Голландии. Рабочие и крестьяне, священники и школьники, банкиры и профессора — многие в Голландии увлекаются шахматами. Выступать перед такой массовой аудиторией всегда приятно. Довелось мне тогда участвовать в одной телевизионной передаче, посвященной роли ЭВМ (пригласил Эйве). Перед выступлением меня побрили, загримировали и привели в зал. Были там математики и шахматисты, поэты и психологи — представители многих специальностей. (Если не ошибаюсь, был и знаменитый де Гроот, автор толстой книги о мышлении шахматных мастеров, все кибернетики ссылаются на его труд.) Познакомился я с одним молодым поэтом. «Маяковского читали?» — спрашиваю. «Да, конечно, но очень нравится мне Хлебников».

Это меня поразило. У нас в Союзе Хлебникова почти никто не знает, а в Голландии он популярен... Поистине несть пророка в своем отечестве!

Наступил мой черед выступать. Эйве меня спрашивает:

«ЭВМ в будущем сможет хорошо играть в шахматы?»

«Да», — не задумываясь, отвечаю я.

Тогда ответ был продиктован интуицией. Потом я начал серьезно задумываться над этой проблемой, но никак не предполагал, что в дальнейшем столько лет жизни придется отдать на создание искусственного шахматиста.

Конечно, жаль расставаться с Голландией — своеобразная, чистенькая, как бы игрушечная, страна трудолюбивых людей. Но пора домой!

УПРАВЛЯЕМАЯ МАШИНА

1958 год, совещание в Москве. Обсуждается проект генераторов одной гидростанции на Кольском полуострове — не поставить ли там АС-генераторы? Большинство считает, что разработки еще недостаточны, решено направить представителя в Ленинградский совнархоз (машины должен был делать завод «Электросила») с отрицательным заключением.

Вернулась из Ленинграда инженер Сазонова, и с положительным решением! Оказывается, в Ленинграде руководил совещанием один из крупнейших специалистов по электрическим машинам — П. Ипатов; ему идея понравилась. Павел Михайлович и в дальнейшем помогал завершению работ на станции.

Надо было срочно делать новую модельную установку с двумя машинами (на гидростанции должны были быть установлены два генератора) — для отработки системы управления.

6 мая 1959 года два модельных АС-генератора были включены на совместную работу через линию передачи на сеть. Эксперимент закончился успешно. Опять совещание: где разместить заказы на систему управления? Как в 1953 году ЦНИЭЛ был исключен из работ по сильному регулированию, так и в 1959 году ВНИИЭ (лаборатория была реорганизована в институт) был исключен из работ по строящейся гидростанции — заказы на систему управления были переданы ВЭИ (регулятор) и «Уралэлектроаппарату» (исполнительный орган — ионный преобразователь частоты).

Была совершена та же ошибка, что и в 1953 году. Из работы были исключены авторы, которые охватывали всю проблему целиком, — они-то и могли бы предотвратить возможные промахи. К сожалению, когда все было смонтировано, то выяснилось, что не было узла в агрегате, где не была бы допущена ошибка — с точки зрения совместной эксплуатации всех узлов. Все оборудование пришлось, деликатно выражаясь, модернизировать — система в целом оказалась неработоспособной; вновь к руководству проблемой было призвано ВНИИЭ. Хорошо, что в проект были заложены два варианта генератора — синхронный и асинхронизированный. Когда асинхронизированный был многие годы нереализуемым, станция эксплуатировалась в синхронном варианте.