К достижению цели
Шрифт:
Я обрадовался — нашел товарищей по работе. (Потом выяснилось, что хитрил Адельсон-Вельский. Его группа продолжала свою работу, и программа «Каисса» вскоре играла в матче с калифорнийской программой Котока-Маккарти). Снова написал письмо президенту Академии наук.
В начале 1965 года мы с Флором отправились на гастроли в Нидерланды, выступали с сеансами, а затем участвовали в юбилейном турнире в Нордвейке — исполнялось 70 лет со дня основания шахматного общества города Лейдена.
Нордвейк — очаровательная курортная деревня на берегу Северного моря. Бесконечный песчаный пляж, дюны, набережная с отелями и, конечно, маяк. Ежедневно, несмотря на холодный февральский
Только вернулся в Москву, звонит Шура-Бура: «Мстислав Всеволодович просил передать, что ответа на второе письмо не будет...» Все стало ясно! Но читал ли мои письма президент Академии наук?
7 мая 1965 года отмечалось 70 лет со дня открытия радио А. С. Поповым. На торжество были приглашены иностранные ученые. Звонит мне профессор Ильин (тот самый, с которым двенадцать лет назад мы конкурировали на сравнительных испытаниях регуляторов сильного действия для синхронных генераторов), он говорит от имени знаменитого математика наших дней, автора теории информации Клода Шеннона (США). Американец читал статью «Люди и машины за шахматной доской» и хочет со мной встретиться.
Встреча состоялась в гостинице «Украина», была приглашена переводчица, но дело шло туго — дама не знала специальных терминов и путала. Тогда я пришел на помощь (термины-то я знал), и стало легче... Неожиданно появляется Я. Цыпкин, ом привел другого американского профессора — Лютфи Заде. Заде — иранец по национальности, до шестилетнего возраста жил в Баку и отлично владеет современным русским разговорным жаргоном. Беседа с Шенноном пошла на больших скоростях.
Рассказываю о своих идеях, американцы внимательно слушают. Затем Шеннон предлагает сыграть в шахматы — он познакомился с ними в возрасте 28 лет (Шеннон на пять лет моложе меня). Играет он в силу... современных ЭВМ! После партии он просит дать ему что-нибудь на память. Вслепую восстанавливаю текст партии, расписываюсь и вручаю листок собеседнику...
Шеннон понравился мне — он не потерял юношеской восторженности. Тонкий, стройный, с худым лицом (как у покойного Жолио-Кюри), нервные пальцы...
«Кто вы по национальности?» (Шеннон никак не похож на стандартного американца). Он смущается, но раскрывает секрет: есть и французская, и немецкая, и ирландская кровь!
Тогда он был в Массачусетском технологическом институте. Если хотел — читал студентам лекции, других обязанностей не было. Прощаемся с автором теории информации и вместе с Заде идем в ресторан. За обедом узнаю особенности американской научной жизни: «Почему в СССР основные научные силы в НИИ, а в США — в высших учебных заведениях?»
Заде рассказывает, что в США НИИ принадлежат частным фирмам, и, когда научному работнику за 40 и он не может работать с прежней энергией, фирма его увольняет. Поэтому, как только ученый приобретает известность, он и стремится перейти в университет.
«Да, — говорит Заде, — ваши идеи мне нравятся, но надо как-то еще ограничить задачу».
«Думаю об этом, — отвечаю, — уже и название этому ограничению придумал — горизонт, то есть задача решается в пределах видимости, но самое ограничение еще не формализовал».
«Горизонт — отличное название», — говорит Заде.
Вскоре после этой беседы «горизонт» был найден. Ограничено было время передвижения
атакующей фигуры по траектории нападения, или, иначе говоря, длина траектории нападения.Дополняю рукопись и подумываю: как бы ее опубликовать? Те, к кому я обращался, дали от ворот поворот. Но, может, есть организации и программисты, которые хотели бы работать? Найти их можно было, лишь опубликовав работу; надо заниматься пропагандой новых идей.
Л. Абрамов подсказал: пошлите работу в сокращенном виде в бюллетень ЦШК (Центрального шахматного клуба), В. Симагин опубликует.
Владимир Павлович был редактором бюллетеня; отношения с Симагиным были у нас прохладные, так получалось, что он не раз был секундантом неприятельской стороны в матчах на первенство мира. Был Симагин человеком сумрачным, но порядочным. Рискнул я и отдал ему статью.
Симагин действовал осторожно и послал работу на отзыв кандидату в мастера Арамановичу — тот был доцентом математики. Через некоторое время мне вручили вежливую, но отрицательную рецензию (если прочесть то, что было между строк, отзыв был уничтожающим).
«Владимир Павлович, — говорю Симагину, — прошу вас присутствовать при нашей беседе с Арамановичем, после чего вы и примете решение». Редактор согласился.
Во время беседы Араманович раскрылся и вышел далеко за рамки своего письменного отзыва. Я держался уверенно.
«Владимир Павлович, — говорю, — вам уже ясно?»
«Да, — отвечает Симагин (Араманович посмотрел на меня с победоносным видом), — будем печатать в порядке обсуждения». Я пожал своему старому партнеру руку; рецензент не скрывал своего возмущения!
Решение Симагина было весьма удачным, ибо после опубликования должно было состояться обсуждение. Его и провели 13 мая 1966 года в чигоринском зале клуба; собрались и математики и гроссмейстеры.
После доклада началась мощная атака: и Шура-Бура, и Адельсон-Вельский, и Араманович... Выступил один профессор — вид его был необычайно респектабельным (потом Араманович сообщил, что он кончил Кембридж), — поучал меня, как надо составлять шахматный алгоритм. Неожиданно один молодой человек заявил, что алгоритм Ботвинника ему нравится.
— А вы кто такой?
— Бутенко.
— Откуда?!
— Из Новосибирска.
Споры разгорелись с новой силой, а после закрытия диспута приняли даже не совсем парламентский оборот. Выпускник Кембриджа слушал-слушал и вдруг неожиданно заявил: «А может, Ботвинник сделал что-то классическое?» Все на него зашикали.
Подошел Рамеев: «Я должен бежать, потом позвоню», — и исчез. Год не звонил Еашир Искандарович; Удивительный он человек, чистой души, глубочайший специалист в области вычислительной техники (кончил лишь два курса МЭИ, но потом в порядке исключения получил ученую степень доктора), говорил мне, что если кто и справится с этой проблемой, то только я... И вдруг решил, что я провалился. Но скажем правду — очень он поддерживал меня, продолжает поддерживать и теперь!
А с Володей Бутенко мы вскоре начали сотрудничать и работали до 1970 года.
На этом диспуте выяснилось одно неожиданное для меня обстоятельство: оказалось, что неизвестны способы получения траекторий на ЭВМ. И Шура-Бура, и Адельсон-Вельский утверждали, что простым путем траектории получить невозможно, стало быть, и алгоритм никуда не годится!
Просидел я две недели и нашел простой метод — с помощью массивов 15 X 15. Написал статью, отнес Симагину, он ее тут же опубликовал.
Бутенко и сделал программу (для машины М-20), которая выдавала все необходимые траектории. Мои оппоненты стали осторожнее.