К другим берегам

Там, где горели фонари, звезд становилось меньше, а где фонарей не было, в темном, ночном небе виднелось множество, множество звезд... Я шел домой и думал, как мы похожи на них: отдаленным взглядом связаны в прекрасные созвездия, а на деле - одинокие, маленькие осколки навсегда разбитого целого, и ничего, ничего с этим нельзя поделать.

Ощущение смерти.

– ...Что, прямо здесь?..

– Да, говорят, сидел за столиком. Вон там.

– И никто не видел, что он умер?

– Нет. Он обычно напивался допьяна... и тогда напился; тут сердце и встало. Видно, он почувствовал, что ему конец... Положил голову на руку: со стороны - вроде уснул человек, а он уже богу душу отдал. Его и не тронул никто... только когда закрывали кабачок, обнаружили, что он мертв.

– А друзей у него тут не было?

– Не знаю, наверное, не было, если никто даже не подошел к нему.

– Почему так?

– Не знаю... говорили, что он очень изменился после того, как умерла старуха, год назад... словно подменили человека. Сразу опустился, почти каждый вечер просиживал тут и всегда напивался, да и знаться ни с кем не хотел.

– У меня, когда дед умер, бабушка еще лет восемь жила... правда, все хотела тоже помереть.

– И у меня дед лет пять один прожил, а этот как нарочно загонял себя в могилу. Не поймешь этих стариков...

– Не хотел бы я быть стариком. Прямо жутко становится, когда подумаешь, что сам когда-то состаришься.

– Тут уж ничего не поделаешь.

– Да.

В кабачке, где мы сидели, невысокий потолок, казалось, давил сверху. Рабочий день кончился, и народу здесь было достаточно. Многие курили, плохая вентиляция не успевала убирать терпкий сигаретный дым и липкий запах плохой рыбы. Пиво было неважное. Рыбу мы прихватили с собой, она была суха до хруста. Рыба эта делала пиво лучше, чем оно было на самом деле.

Приятель частенько после работы забредал сюда и был осведомлен о новостях этого кабачка. Мы повстречались неподалеку. У меня было немного времени; мы спустились в пивной погребок, где тусклое освещение, невысокий потолок и густой табачный дым располагали к тому, чтобы поговорить, и приятель рассказал мне эту историю.

– А дети у него были?
– спросил я.

– Кто его знает...

– Но ведь так не может быть, чтоб совсем никого не было.

– Да, - согласился приятель, - в это трудно поверить, но только у него и на похоронах никого не было. Это уж я знаю. За вскрытие некому было платить, так что мы задаром работали.

– Он что, денег на черный день не оставил?

– Какие там деньги! Говорят, когда зашли к нему в квартиру, там даже зеркала не было. Кровать да шкаф совсем пустой, только кипа газет и была в нем. Как так могут люди жить?..

Мест в кабачке было немного - столиков шесть-семь. Их обычно занимали завсегдатаи, и старик был из их числа. Ему больше некуда было идти отсюда, кроме как домой, а дома все напоминало ему о смерти, поэтому он всегда досиживал до закрытия кабачка и еще долго бродил по освещенной улице. Ему не нужен был комфорт и уют. Он знал, что скоро должен умереть, и ничего лишнего ему не требовалось, только хотелось, чтобы было не очень страшно, когда придет смерть, поэтому, как только у него появлялись деньги, он напивался. Старик хорошо помнил, как он испугался, когда утром подошел к кровати своей старухи и увидел ее бледно-желтое лицо, запавшие, с закрытыми веками глаза, заострившийся нос и открытый рот, с беззубой верхней десной, а из-под одеяла наполовину высунулась рука с дряблой, обвислой кожей и скрюченными пальцами. Ему стало жутко. Он пошел прочь из квартиры, унося в волосатых ноздрях запах смерти и позабыв запереть за собой дверь. Вернулся он поздно вечером. Старуха все так же лежала на кровати, и рука наполовину выглядывала из-под одеяла, и запах стал еще сильнее...

На похоронах старик силился плакать, но не мог выдавить из себя слез, потому как в нем не было жалости - его без остатка заполнил страх перед смертью, и он боялся остаться с нею один на один...

– Да что мы об этом старике...

– сказал приятель.
– Прожил человек жизнь - и умер, с кем не бывает. Смерть - такое дело, что никуда от нее не денешься, как ни крутись... Может, еще по кружке выпьем?

– Да нет, мне нужно к отцу в больницу. Я ему отнесу, пожалуй, пива, как думаешь?..

– Конечно, если у него не желтуха.

Я перелил пиво из бокала в литровую банку, затем подбавил еще и закрыл сверху пластиковой крышкой.

– Нет, у него не желтуха. Я думаю, немного пива будет в самый раз.

– Конечно. У меня тут еще рыбка осталась, - приятель передал мне небольшую, точно окаменевшую рыбешку.

– Мне пора - в восемь посетителей выпроваживают. У них там режим.

– Тогда и вправду пора, всего полчаса осталось. Надо было раньше сказать.

– Ничего, успею - тут близко.

Мы поднялись из душного, прокуренного погребка. Улица была освещена, и люди шли по своим делам. Шел снег. Мы с приятелем распрощались, я, сокращая путь, пошел к больнице. Было темно. Снег скрипел под ногами.

Мы с мамой по очереди ходили к отцу. У него был рак, и месяц назад ему стало так плохо, что его положили в больницу. Врачи говорили, что он не дотянет до весны. Мне не очень хотелось навещать отца, потому что после того, как я узнал, что он должен скоро умереть, мне стало жутко смотреть на него: ведь где-то в нем сидела смерть и скоро она должна была вытеснить из тела отца все то, что делало его таким знакомым, близким.

Я не хотел навещать отца, но мать заставляла меня, а я обманывал ее, отца и смерть, появляясь в больнице лишь перед тем, как выпроваживали посетителей, но и за это короткое время я все-таки чувствовал страх перед тем, что скрывалось там, глубоко в теле человека, который был мне отцом. Потом сестра выставляла меня из палаты, и мне стоило больших усилий пожать руку смерти.

Каждый раз, возвращаясь из больницы домой, я давал себе слово, что это было в последний раз, но разве кому-нибудь удавалось обмануть смерть...

Первенец.

Выдался славный денек. Солнце по-осеннему грело, а небо было чистым от облаков. Из окна виднелись горы с округлыми вершинами, поросшие темным лесом. Листва начала опадать. Облетевшие листья лежали повсюду, не успев высохнуть и сморщиться. В такой теплый, солнечный день хорошо смотреть на опавшие листья и приятно ходить по ним, слушая, как они шуршат под ногами.

От видов в окне отвлек шум подъехавшей машины. Из автомобиля вышел мужчина и направился по асфальтовой дорожке, усыпанной опавшей листвой, к входной двери под плоским бетонным козырьком. Когда мужчина скрылся под козырьком, опять стал смотреть на деревья и горы. Легкий ветер покачивал верхушки деревьев, птицы пересвистывались в ветвях. Мягкое солнце светило сквозь пожелтевшие, но еще тугие листья, и они блестели на солнце, точно начищенные медные пластинки. Было тихо, безлюдно. Автомобиль, стоявший за окном, казался одиноким, забытым.

Человек, который приехал на автомобиле, шагнул из-под козырька, точно из иного мира. Рядом с ним была женщина. Мужчина поддерживал ее. Позади - шла сестра в белом халате. Сестра держала в руках одеяло, свернутое так, когда в него заворачивают ребеночка. Они втроем ступали по нападавшим на асфальтовую дорожку листьям. Мужчина помог женщине устроиться на заднем сидении, затем сестра передала ей обернутого одеялом ребенка, закрыла дверцу машины. Мужчина сел за руль. Автомобиль завелся, из выхлопной трубы вырвалось облачко газа. Мужчина выглянул из машины, что-то сказал сестре. Она засмеялась. Автомобиль тронулся с места. Сестра помахала им рукой, повернулась и быстро пошла по опавшим листьям к двери, держа руки в карманах своего халата.