Кабахи

Ника докурил до конца самокрутку и повернулся к Хатилеции с просительной улыбкой:

— Еще одну, дядя Ило, на дорогу!

Владелец табака пососал чубук, сплюнул в сторону, посмотрел с неудовольствием на присевшего перед ним на корточки аробщика и нехотя потянулся за кисетом.

— Задаром — хоть пулю из берданки.

— Не скупись, дядя Ило, в другой раз у тебя не будет — я угощу.

Аробщик встал, аккуратно заложив свернутую цигарку за отворот шапочки. Потом подошел к арбе, заглянул под ось, приподнял дышло, проверяя, не перевешивает ли тот или другой конец воза, осмотрел ярмо, притыки и вскочил на передок.

— Постой, Ника, подвези уж и меня до дому, надо собраться в дорогу, — не вытерпел Лурджана. — Может, и ты поедешь, Габро?

Габруа, насупясь, отвернулся.

Хворостина, просвистев в воздухе, хлестнула о спины буйволов, и пронзительно заскрипела несмазанная деревянная ось арбы.

— И так уж распух от сна, а еще в горы едет отсыпаться! — хмуро поглядел вслед отъехавшей арбе Габруа.

— Пусть собака на зайца взлает — и на том спасибо. Впрочем, Лурджану я знаю, он там не только спать собирается.

— Что, завидно, Абрия? Что ж ты сам не поехал?

— Мне, если хочешь, мотыгу дай в руки или с серпом на ниву напусти, а косой я сроду не махал, не умею.

— А Датия почему не едет?

— Я за себя двоих сыновей послал, Габро. Мне ведь тоже за шестьдесят, и минимум я уже выработал, да и год еще не кончился. А вот где твои-то парни, почему они не поехали?

— Теперь к моим парням прицепишься? Ведь работы и здесь хватает. Виноградников вон сколько — разве за ними уход не нужен?

— Что верно, то верно — работы виноградарям хватает. Только ведь это твои виноградники, не колхозные. А когда же на колхоз будете работать?

— Ты, Датия, все на мои виноградники косишься. Что ж, порадуйся, отрезали по полоске и у меня, и у моих ребят.

— По справедливости, давно уж следовало бы до тебя добраться.

— Справедливость! Ревазу надо спасибо сказать, а то так и не узнали бы, что люди лишней землей владеют.

— Ты, Гига, вечно в поле, вот тебе и невдомек, что в деревне делается. Народ-то знал, как не знать, — все было известно, да только кто же сам себе враг, чтобы слово сказать?

— А вот нашелся смельчак — и сразу его выдвинули, назначили начальником над всеми полеводческими бригадами.

Зурия изумился:

— Как? Реваза перевели на полеводство? Что еще за новости! Когда это, скажи на милость?

— Вчера на правлении — не слыхал, что ли?

Зурия в сердцах отбросил обструганную до конца палочку.

— Вот уж в самом деле — выдвинули, нечего сказать! Ухоженные, лелеянные виноградники отобрали и отдали в чужие руки! Повезло тому, кто на готовое пришел. Да ведь Реваз дневал и ночевал в виноградниках! Или, по-твоему, там работать легче, чем на полях?

— Работать всюду тяжело, если трудишься на совесть. Только, видишь ли, в полеводстве у нас прорыв, и Реваза назначили налаживать дело. Реваз, дескать, на этот счет мастер… Вот именно — мастер информации писать, — добавил Габруа и подвинулся, чтобы дать место вновь подошедшему.

Гопрака поздоровался с собравшимися и стал перед ними, опираясь на палку.

Фома, не принимавший до сих пор участия в разговоре, обрадовался приходу своего закадычного друга и потеснил соседей, чтобы посадить старика.

— Что это тебя нигде не видно, Топрака? Куда ты пропал — вот уж хлеб без тебя убрали, этак, пожалуй, и от виноградного сбора отстанешь!

— Эх, Ило, плохи мои дела — ноги не держат и глаза ослабели. Подмяла меня старость, со двора не пускает! Ох и тяжела же она, эта проклятая старость! Колоду от колоды не отличаю, нужный улей на пасеке не могу найти, а уж чтобы пчелу узнать или рой пчелиный сосчитать — об этом и речи нет. Не думал я, что так рано поддамся…

— Куда уж рано, добрый человек, — небось тебе уже сто лет стукнуло?

— Нет, до ста еще малость не дотянул. Девяносто восьмой пошел в начале прошлого месяца… Знаешь, какой у меня был острый глаз? Пчелка за Алазани на цветок сядет, а я вижу, как она лапки потирает! Покойный Титико, царство ему небесное, говаривал: «Мне бы твой глаз, а силу в плечах, как у Годердзи». — Топрака огляделся по сторонам: — Да вот, спросите Годердзи — нет его тут? Он, наверно, помнит.

— Годердзи в горы уехал, Топрака, на сенокос. Я же тебе говорил в прошлый раз, когда ты о нем справлялся.

— Неужто говорил? Ох, старость лютая, проклятая старость! Подумать только! Когда это было, Фома?

— Не помнишь? Еще в тот день ваш Отар зайца в лесу подстрелил. Мы сидели все вместе под моим абрикосом, зайчатину на вертел нанизывали, чтобы шашлык изжарить.

— Этот ваш Отар вечно перед сельсоветом с ребятами околачивается, и когда только он успевает лес обходить? Гигла Бачиашвили давеча жаловался — покоя, мол, от них нет, до полуночи глаз сомкнуть не дают, — улыбался Ефрем.

— Раз пошел в лесники, значит, успевает, обходит.

— Еще как успевает, чертов сын! Давеча поднялся я в вязник, за верховье Берхевы, хотел срубить столбы для ворот, — так ведь не дал, бесенок! Куда ни подамся — он тут как тут, прямо как лесовик.

— Кто теперь ворота на столбах ставит, Гига! Калитку сделай в заборе, как по-новому полагается.

— Для калитки еще больше тесу требуется, а кто мне его отпустит? Ежели требухи не дали, так вырезки и подавно не выпросишь!

— Лес-то у Отара не свой, а государственный! Если всем позволить его рубить — какая же это будет охрана? Да и то, как ни оберегай, воруют. Жалуется парень: нет, говорит, спасенья от порубщиков. Уж и по ночам собирается сторожить. Помнишь, Фома, сколько об эту пору бывало раньше воды в Берхеве? А теперь в ней воробью не искупаться, еле журчит речушка. Ежели в верхнем конце села канаву отведут для поливки, в нижнем конце русло пересохнет. Сведены леса, к свиньям пошли, и земля влагу больше не держит. Заладили все: новые дома будем строить, давай новые дома! — и накинулись на лес хищники да грабители. Добро бы еще рубили с толком, разрежали, где густо, выбирали деревья по возрасту. Какое там — рубят сплеча, где придется. Поглядишь — точно под пашню расчищали… А Берхева превратилась в ручей, едва ли вполовину против прежнего…

— Жара, Топрака, год выдался засушливый. Земля растрескалась- вот как глиняная посуда, когда в глине камешки.

— Это верно, давно нет дождя, Ефрем. Огороды захирели. Огурцы не наливаются, помидоры вот-вот засохнут.

— Огурцы да помидоры — это еще куда ни шло, о них я и не забочусь. Кукуруза пропадет, если еще неделю будет такая сушь.

— Да и виноградникам нелегко приходится. Если и август пройдет без дождя, виноград соку не наберет, и тогда, сбор нас не порадует, — огорчался страстный виноградарь Зурия.