Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Фома показал врачу на угощенье, но тот заявил, что не голоден и что не привык пить вино среди дня.

Другой гость также не проявил желания подкрепиться.

— Ну, а мне и вовсе есть неохота.

— Выпей стакан вина, вот и охота придет.

— Хочешь, поставлю вино в родник, чтобы остудить, дядя Фома?

— Высох родник, сынок, очень долго жара стояла. Впрочем, после вчерашнего ненастья, кажется, опять вода потекла. Помнишь, какая там била струя?

— Помню, дядя Фома, все помню. Я и про то не забыл, что рабочие пчелы, отстроившись, трутней из улья выбрасывают, а в придачу к ним и трутневых куколок.

Старик пчеловод снова улыбнулся в усы и подумал с удовольствием: «Нет, не обмануло меня чутье…»

— Как здоровье твоей матери?

— Спасибо,

ничего.

— Сердце у нее больше не болит?

— Болит понемножку.

— Если ей нужен мед, возьми. У меня еще есть.

— Спасибо, дядя Фома. Понадобится — возьму. Ну как, будем вино студить?

— Ладно, студи. Может, стаканчик вина и вам аппетиту прибавит.

Когда Шавлего вернулся из сада, старик поблагодарил его за внимание, проявленное к посаженному им в Подлесках фруктовому дереву.

— Эх, руки не дошли — хотел я еще два-три черенка на дичка привить…

— А мы оставили тебе три дикие яблони и панту.

— Неужели нашлось столько в Подлесках? — обрадовался больной. — Весной поднимусь туда с черенками. — Помолчав, он добавил: — Не ожидал я, что ты сумеешь этих ветрогонов взять в оборот!

Шавлего, не обращая внимания на последние слова старика, поднялся с места и аккуратно прикрыл одеялом его оголившуюся ногу.

— Советов врача надо слушаться, а то придется начинать лечение сначала. Или, может, тебе делать нечего, захотелось в постели поваляться?

Садовник подчинился, как ребенок. Потом лицо его понемногу потемнело, он устремил печальный взгляд на полумесяцы хлебов шоти, сложенных стопкой на табурете. — А мне и в самом деле нечего делать… Все уничтожил проклятый град, с одного наскока. Да ты же проходил сейчас через сад… земли не видно под осыпавшимися плодами, на деревьях ни одной целой ветки, ни единого живого глазка. Цветы затоптаны в землю, виноград точно в ступе толкли вместе с листьями и побегами. Только вот пчелы уцелели; ульи у меня всегда стояли на подставках, под прикрытием фруктовых деревьев. Деревья измолотило, а ульи остались невредимы. Только в один попала вода, да и то я вовремя подоспел. Тогда-то я и простудился. Не поостерегся, вышел в ненастье, под град, и простыл. Сад полон падалицы, веток, побитой зелени. У твоего деда есть свинья, забирай для нее корму, сколько хочешь. Можешь и еще кому угодно раздать. Только пусть, кроме тебя, никто в сад не входит. Этим твоим новообращенным я пока еще не доверяю. Скажи и Русудан… Впрочем, ей и с собственным садом хватит хлопот. Что этот град наделал! Всю деревню оставил ни с чем, годовой урожай загубил. Люди пот проливали — и все на ветер пошло… А правительство и бровью не ведет. На Луну вон, говорят, собираются лететь — так неужели не могут охранить нас от такой вот беды?

— Правительство не бог, дядя Фома. Не может оно от неба нас заслонить. А впрочем, слышал я краем уха, будто придумано какое-то средство против града. Скоро, наверно, и этот бич больше не будет страшен.

— Хоть бы так, сынок, хоть бы так… Дай бог нашему козленку волка съесть! Скажи-ка, а Подлески побиты?

— Град захватил половину Кондахасеули — отрезал, как по линейке. А Подлески остались в стороне.

— Значит, моя груша уцелела?

— Должно быть.

— Эх, сынок, хоть бы все рассуждали, как ты. Вот наш Сандро своими руками выкопал в больничном дворе ямы, взял у меня привитые саженцы, и посадили мы с ним деревца. Оставалось только обнести сад забором. Пошел он к председателю — тот пропустил его просьбу мимо ушей. Ну, и однажды ночью чья-то лошадь попаслась на участке, все переломала и вытоптала. Собственно, одна лошадь так все разорить не могла… А впрочем, сколько там копалось свиней и рыскало собак, не сочтешь. Ну, я научил Сандро, что делать. Договорился он с Иой Джавахашвили, и тот целый день рубил колючие кусты и возил их на больничный двор. А вечером прибежал Нико и прогнал Иу домой, такого ему задал — дескать, от дела отлыниваешь, а на приработок кидаешься. Ну, посуди сам, чего он разорялся — трудодней Иа у него не просил, а до кармана Сандро никому, ей-богу, дела нет…

— А

вы что сказали, дядя Сандро?

Доктор лениво взмахнул рукой, чтобы согнать севшую на хлеб муху.

— Он вежливо напомнил мне, что сад принадлежит колхозу и что частному лицу нечего в нем ковыряться… И я даже почувствовал себя виноватым.

— Как будто Сандро заберет эти деревья с собой на тот свет. Был бы сад, пользовались бы им и колхоз, и больница, и врач!

Шавлего улыбнулся.

— Я председателя не оправдываю, но какой-то частнособственнический душок в этой истории все же есть…

Больной сел в постели и взволнованно заморгал.

Врач встал, уложил Фому, накрыл одеялом и посоветовал ему не горячиться.

— Частнособственнический душок!.. Скажет тоже! Да разве без интереса можно сделать что-нибудь путное? Крестьянин работает с прохладцей, потому что получает за трудодни мало, все равно что ничего. Урожай падает из года в год, потому что, когда человек работает с прохладцей, он плохо возделывает землю. А земля ведь всегда платит человеку любовью за любовь, изменой за измену! Ну вот и получается, что в крестьянском доме всего не хватает — хлеба, вина, мяса…

— Да и не только продуктов, — доктор задумчиво поскреб свою бороду.

— Выходит, что самое главное — это заинтересовать человека… Посмотри на приусадебные участки, как они ухожены, и все тебе станет ясно. Да и в колхозе то же самое… Недавно завели прикрепление участков к тем, кто их обрабатывает. И что же ты думаешь — колхозник сразу почувствовал поощрение. Всякий теперь знает, что получит премию, если его участок даст хороший урожай. И чем урожай выше, тем больше будет премия.

— Так почему же урожаи в колхозе не увеличились?

— Ну, как нет!

— Тогда почему за трудодень выплачивается мало?

— Вот что я тебе скажу, дружок… Когда крестьянин был хозяином самому себе, он и мерил, и кроил, и шил сам, как хотел. Не нужны были ему ни заведующий складом, ни бухгалтер, ни председатель, ни бригадир. Он один со всеми делами управлялся и не был обязан кормить целую ораву дармоедов. Вот, посмотри, тут рядом со мной живет Маркоз, бригадир. Пока он не наполнит свой амбар и свой марани, до колхоза ему и дела нет. Все к себе гребут, кто сколько горазд. В позапрошлом году Нико отдал под суд двух человек — они работали караульщиками, стерегли от воров виноградники Кондахасеули, сами по ночам виноград корзинками домой таскали. А ведь уличить-то их удалось только потому, что они повздорили и выдали друг друга. А то бы так никто ничего и не знал. Река замутнена в самом истоке!

— Не обязательно — бывает, что в верховье вода чистая, а мутят реку грязные притоки. Помню, в детстве бабушка говаривала мне: «Христос был коммунист!» А что творили на этой грешной земле проповедники Христовы? В одной руке держали крест, а другой шкуру со своей паствы сдирали.

— Они и сейчас не унялись. — Доктор снова отогнал вившуюся над хлебами муху.

— Конечно нет! Наоборот — теперь у них кресты висят на груди и вторая рука тоже свободна…

— Когда медведь спустит жир, злости у него прибавляется! — подтвердил пасечник.

— И муха на пороге зимы особенно больно кусается.

— Мухи только по осени больно кусаются, а вот домашние шакалы зимы и лета не разбирают — всегда рады поживиться за счет колхоза.

— С домашними шакалами справиться не так уж трудно, Дядя Фома, только для этого нужна крепкая рука.

— Кроме домашних шакалов есть еще и волки в лесу. Немало хищников точит зубы на колхозное добро. Крепкая рука… А долго ли она будет крепкой? Только до тех пор, пока ее салом не смажут. От сала, сам знаешь, жесткое становится мягким. Ведь как работал Нико в первые годы! Ты в то время был ребенком, но все же, наверно, кое-что помнишь… Твой дед арбами привозил домой хлеб и вино. Председатель сам не таскал и другим таскать не давал. А потом время взяло свое. Он и не заметил, как начал загребать колхозное добро, а теперь уже не может остановиться. Надоело ему, видишь ли, быть одному честным человеком. Все равно, дескать, всех не обуздаешь, и сам стал как все…

Поделиться с друзьями: