Кабинет фей

— Точней не бывает, сударь, я видел его, как сейчас вижу вас, — ответил Ален. — Вот что произошло. Когда эти дамы вышли от вас, я по воле случая оказался в очень темном закоулке, где меня никто не заметил, и услышал, как одна из них сказала: «Да это скряга с улицы Сен-Дени, я покупала товар в его лавке, уже тогда он все норовил притворяться знатным господином, изо дня в день разыгрывая перед нами комедию. А так как я многое брала у него в кредит, то имела счастье наблюдать его игру чаще других, называя его своим кузеном, чтобы выиграть время, — ведь, как известно, у светских дам не всегда водятся наличные». И она еще что-то рассказала, — поспешил добавить Ален, — да я не запомнил.

— Да ты одни глупости только и помнишь; пари держу, что и тут присочинил, по глазам вижу.

— Уж лучше быть повешенным, как соляной контрабандист [401] , — продолжал Ален, — чем говорить неправду; я вам просто слова передал, а сам-то в них понимаю не больше, чем в чернокнижии. Так вот, я тихонько проследовал за этими дамами и притаился рядом, пока они говорили о чем-то своем. Вдруг послышался цокот копыт, они обернулись туда и увидели этого злодея Вильвиля, который проворно спешился, чтобы их поприветствовать. У меня ноги задрожали от страха, и я, как был на четвереньках, так и уполз оттуда, чтобы вас предупредить.

401

Уж лучше быть повешенным, как соляной контрабандист… — С XIV в. во Франции существовала так называемая соляная регалия, разный уровень цен на соль по регионам. Налог на соль был очень высок, соответственно широко практиковалась контрабанда соли.

— Вот дело, заслуживающее особого внимания, — воскликнул коротыш Дандинардьер, — с каким завидным постоянством мой враг наведывается в эти края: утром проезжал мимо, вечером опять вернулся, приударил за вдовой, и теперь она злится на меня. Ален мой, ты не храбр! [402]

— Ну хорошо, а будь я храбрецом, сударь, — ответил он, — что мог бы я сделать?

— Ничего, — сказал мещанин, — поскольку мне известно, что храбростью ты обделен. Что толку на тебя полагаться? Лучшее, что можно придумать, это план отступления.

402

Ален мой, ты не храбр! — Аллюзия на реплику дона Дьего из трагедии Корнеля «Сид», акт 1, явление 5: «Родриго, храбр ли ты?» (Пер. М. Лозинского).

— Вот-вот, сударь, совсем неплохо, — заметал Ален, — а то ведь, не ровен час, заявится этот отчаянный мэтр Робер, чтобы сыграть с нами очередную злую шутку.

— Но как поступить? — задумчиво произнес Дандинардьер. — Если нас выследят и поймают, нам несдобровать.

— Наберитесь терпения, мой господин, — ответил Ален, — я вас помещу в нашу двуколку, а сверху прикрою ипотекой, под ней тепло и уютно, и никто вас не найдет.

— Не ипотекой, а библиотекой, несчастный, — перебил его Дандинардьер. — Но придумано все-таки неплохо. Ступай-ка туда, посмотри, нет ли там Вильвиля, затем возвращайся и предупреди меня.

Ален вышел и вскорости уже подошел туда, где оставил веселую компанию, — все еще сидели в лесу. Внимательно оглядевшись и убедившись, что враг его господина ушел, слуга вернулся к хозяину и сказал, что людоед давно убрался.

Услышав радостную весть, хозяин воскликнул:

— Так прибавим же новых побед к прежним! Эй, подай-ка мне оружие, доспехи, сапоги да седлай моего доброго Буцефалушку [403] . Ха-ха! Наглец! Вздумал меня преследовать! Ну, покажу я ему, где раки зимуют!

403

…седлай моего доброго Буцефалушку. — Буцефал. — См. примеч. 9 к «Побрякушке».

Ален смотрел на него с удивлением:

— Так вы, господин, и в самом деле решили вооружиться? Но у вас голова еще нездорова да и плечи сильно пострадали после происшествия с кроватью.

Дандинардьер сделал вид, что не слышит; он притворился, что разговаривает сам с собою.

— «Я болен, это так, — гордо продекламировал он, — но если сердце цело, оно не станет ждать, чтоб время подоспело!» [404] — Затем комнату вдруг потряс задорный клич: — «С каким теперь врагом я не осилю встречи? Сюда, наваррец, мавр, Кастилья, Арагон!» [405] — Он продолжал громко цитировать знаменитые строки из «Сида», самодовольно радуясь, что так хорошо все их помнит.

404

«Я болен, это так… но если сердце цело, оно не станет ждать, чтоб время подоспело!» — Аллюзия на реплику Родриго из трагедии Корнеля «Сид», акт 2, явление 2: «Я молод, это так; но если сердце смело, оно не станет ждать, чтоб время подоспело!» (Пер. М. Лозинского) Дандинардьер цитирует с искажениями.

405

«С каким теперь врагом я не осилю встречи? Сюда, наваррец, мавр, Кастилья, Арагон!» — Снова цитата из «Сида», на этот раз точная; там же, акт 5, явление 1.

Так, вдохновляя сам себя на сечу, он облачился в доспехи и лихо взлетел на своего парадного скакуна, который радостно брыкался и вставал на дыбы — ведь его несколько дней кряду кормили только отборным овсом. Разогнавшись, Дандинардьер на всем скаку ворвался прямо в рощу, размахивая копьем и нанося такие сильные удары по деревьям, что майские жуки осыпались с них, словно осенние листья. Страшный треск ломавшихся ветвей привлек внимание всей компании, и обернувшиеся дамы с удивлением воззрились на всадника в полном боевом снаряжении. Общество разразилось смехом: со всех сторон слышалось звонкое ха-ха-ха, особенно усердствовала вдова, нарочно хохотавшая погромче, чтобы показать свои хорошо сохранившиеся зубы. Дандинардьер же подумал, что она насмехается над ним, и, затаив на нее обиду, нашел способ отличиться. Видя, что на голове вдовы возвышается чепец, украшенный розовыми лентами, он на скаку подцепил его копьем на манер рыцаря, который на турнире сносит голову чучелу.

Однако голова госпожи дю Руэ, оставшись без чепца, заодно лишилась и волос. Дело в том, что шевелюра этой дамы от природы была рыжей, вот она и предпочитала прикрывать огненную копну на голове нежными белокурыми локонами. Можно вообразить ее досаду и огорчение. Чепец был самой яркой и привлекательной частью ее облика, и она принялась испускать вслед ему горестные вопли. Молодой скакун, горячий и пугливый, прямо перед глазами которого теперь болтался этот чепец, шарахаясь и от него, и от криков вдовы, закусил удила и рванул во весь опор.

Все попытки Дандинардьера остановить жеребца окончились бы неудачей, если бы на шум не обернулся Вильвиль. Еще не успев отъехать далеко, он стоял в сторонке и беседовал с мэтром Робером, когда с удивлением узнал во всаднике дворянина-мещанина. Мигом оценивший всю опасность положения, Вильвиль схватил коня под уздцы и остановил его, заодно воспользовавшись удобным случаем для осуществления плана, разработанного накануне вместе с приором и виконтом.

— Итак, господин Дандинардьер, — сказал он, вынимая шпагу, — померяемся же силами — пора наконец перерезать друг другу горло.

Задрожавший от страха бедняга лишился дара речи. При виде сверкающей шпаги он подумал, что настал его смертный час.

— Нет, я не дерусь, — пролепетал он, немного поколебавшись, — я, как человек честный, не стану драться, когда вооружен, иначе у меня будет преимущество.

— Довольно церемоний, — сказал Вильвиль, приставляя к его горлу острие шпаги.

— Ах! Мэтр Робер, я умираю, — воскликнул Дандинардьер, оседая на землю, — скорей сделайте мне кровопускание. О добрый господин Вильвиль, не убивайте меня, — продолжал он, — если же вам претит смотреть на меня в доспехах, то я готов снять их сейчас же.

— Только одно может уберечь вас от моего гнева, — заявил Вильвиль, — я дарую вам жизнь, если вы женитесь на дочери барона де Сен-Тома.

— Укажите только, на которой именно, — спросил бедняга Дандинардьер, — впрочем, если прикажете, то я женюсь на обеих, и на матери с отцом в придачу.

— Выбирайте сами, — сказал Вильвиль, — но учтите: я убью вас, если вы нарушите свое обещание или вздумаете пренебречь оказанной вам честью, — вот тогда уж я вас из-под земли достану.

Мещанин, которому удалось так дешево отделаться, почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Он поднялся с земли, все еще дрожа от страха, пал к ногам своего грозного врага и заверил того в своих преданности и послушании. Затем он попросил соизволения поцеловать его победоносную длань, и Вильвиль торжественно протянул ее.