Кадиш по Розочке

– Какие?

– Первый вариант - самый простой. По нему пошла моя племянница Фира. Она просто устроилась на службу в какой-то комиссариат. Она - грамотная девушка. Умеет без ошибок написать документ и посчитать цифры в таблице. Для господ товарищей это - едва не гениальность. Она имеет паек. Так теперь называются выплаты зарплаты едой и вещами. Кроме того, она имеет свой маленький подпольный гешефт. Не правильный гешефт, как мне кажется. Но имеет. Кормит себя и дает в семью.

– А куда я могу устроиться? Меня же готовили, как коммерсанта. Я знаю как организовать транспортировку, как вести бухгалтерию. Как подсчитать и уменьшить издержки? Кому это нужно, если нет купцов, заводчиков, не дела ?

– Додик, дорогой! На тебя любой большевистский комиссар будет молиться, как русский крестьянин на святую икону. Они ничего этого не умеют. У них всегда всего не хватает, поскольку они не могут никогда посчитать издержки и подумать, как их избежать или уменьшить.

Давид вспомнил мелитопольских комиссаров и крымских матросов, который у него олицетворяли новую власть в стране. Представить их и правильный план предприятия было ему не по силам.

– Дорогой отец! Я, наверное, многого не понимаю. Но то, что я видел, приводит меня к убеждению, что эти люди, я имею в виду комиссаров, могут только грабить и убивать. Я не понимаю, как они собираются управлять страной?

– Ты во многом прав - задумчиво проговорил Алекснянский - Но, многого ты, действительно, не понимаешь. Не потому, что глупый. Ты - юноша умный и активный. В хорошие годы ты стал бы первым коммерсантом. Но годы плохие. Потому постарайся понять, что жизнь сложнее любых теорий и философий. Властителю всегда кажется, что он все видит и всем управляет, что именно он определяет, куда потечет жизнь. А это не так.

Жизнь направляет маленький человечек, который смог договориться с другими маленькими человечками. Крестьянин, торговец с лотком, ремесленник в маленькой мастерской почти всегда сильнее и умнее власти. Просто потому, что их много, они хотят жить и умеют работать. Если власть им помогает, то она имеет свой нахес, а из маленьких мастерских появляются большие заводы, открываются театры, выходят газеты. Если власть мешает, то мастерские кормят мастера, а газетчик, актер и политик подыхают с голоду. Тогда власти остается только одно - грабить и убивать, чтобы, как и любой разбойник, прокутить награбленной в бордели или в кабаке. Но от этого больше добра не становится. Власть же бесплодна, как Синайская пустыня.

Додик слушал, затаив дыхание. Это было и похоже, и не похоже на ту 'философию', о которой спорили в салоне его дядюшки в Петербурге. Оно было мудро, но не занудно. Это было не из книг, а из жизни. Оно находило отклик в его душе. Картинка складывалась. Тем временем, Алекснянский продолжал:

– Так вот. В какой-то момент любая власть, самая безумная, понимает, что кушать нечего. И вот тогда она перестает грабить. Точнее, заставляет себя и своих присных уменьшить аппетиты. Она начинает закрывать глаза на то, что активные маленькие люди делают свой маленький гешефт. И вот тогда жизнь начинает налаживаться. Советы тоже придут к этому. Может быть не сразу, но придут.

– А какой второй вариант?

– То есть идти на службу ты бы не хотел? Правильно?

– Не то, чтобы категорически не хотел. Но, если можно этого избежать, то я бы предпочел держаться от этой власти подальше. По крайней мере, пока она не поймет, что предприниматели нужны, что без них будет плохо.

– Ну, хорошо. Слушай про другой вариант. Этим сейчас занимаюсь я и Фоля. Сюда подключится Мирон и, если согласишься, то и ты. В Москве сейчас очень плохо с продовольствием. Комиссары посылают продовольственные отряды, чтобы отбирать хлеб у крестьян. Но крестьяне его прячут. Многих солдат убивают. Не хватает уже не икры и ананасов, а хлеба, молока. Не хватает самого необходимого. При этом, заводы продолжают работать. Плохо, но работают. На складах скапливается товар, который не могут реализовать. Ведь большинство коммерсантов свернули дела и сейчас проедают прежний барыш. Мы бы тоже могли пару лет протянуть на том, что у меня осталось. Да и твоих денег бы хватило вам на несколько лет.

– Я думал об этом. Опасно. Придут очередные товарищи и, попросту, отберут.

– Вот именно. Им же нужно есть, пить, кормить своих красных гвардейцев, матросов и прочий вооруженный люд. Потому я и предлагаю другой вариант. Итак, я сказал, что в городе не хватает еды. Но еда в избытке есть в деревне. Зато в деревне не хватает металлических устройств, гвоздей, скоб, кос. Мало керосина, спичек, мануфактуры. Не все, но многое из этого перечня есть в городе. Вот здесь мы и имеет все условия для нормального гешефта.

– Я понял. Согласен.

– Это временно. Пока в стране полный хаос. Как только ситуация изменится, мы найдем еще варианты. Рафаил, ну, Фоля, ты его уже знаешь, введет тебя в дело. Завтра и приступай. И - Ефим Исаакович запнулся - Не забывай, что моя дочь сейчас очень нуждается в твоем внимании и поддержке. За делами не забывай о ней.

– Это я всегда помню, отец - твердо отвечал Давид.

Уже со следующего дня жизнь завертелась в совершенно ином ритме. Гешефт Ефима Алекснянского был совсем не сложен и сложен одновременно. Рафаил (Фоля), Мирон и Давид ездили по деревням, узнавали про то, что нужно крестьянам. Тем временем, Ефим Исаакович, узнавал, что есть на московских складах, можно ли это без особого риска купить? Потом городские товары с помощью той же троицы и еще нескольких верных подручных превращались в хлеб, мясо, молоко, овощи и крупы. Все это уходило в Москву, которая с февраля стала столицей большевиков.

Алекснянский не стал открывать магазин или лавку. Деньги стоили все меньше, а внимание лавка привлекала. Он нанимал за те же продукты торговок на рынках города. Едва ли не сотни торговок работали на него, не подозревая о том, что работают на одного хозяина. Продукты менялись на хорошие вещи, золото, драгоценности, мануфактуру. Деньги брали только в самом крайнем случае. Не верил Ефим Исаакович ни в советские деньги, ни в деньги прежних властей.

Что-то опять вкладывалось в покупку продовольствия. Что-то оседало в семье. Несмотря на то, что приходилось 'делится' с множеством представителей 'революционной власти': от милиционеров до комиссаров, затея была выгодной. Семья не бедствовала. А кубышка из золотых монет и драгоценностей росла. Да и польза от предприятия была немалая. В городе прибывало продовольствие, в то время, как продовольственные отряды поставляли его все меньше и меньше.

Конечно, случались и неприятности. В иной деревеньке крестьяне решали забрать нужный им товар, а не сменять его на продукты. Бывало, что телеги с продовольствием натыкались на продотряды большевиков. Чаще всего удавалось договориться. Но порой пускали в ход пистолеты. Пока обходилось без жертв, хотя риск был немалый.

Были проблемы и иного рода. Алекснянский старался 'держать цену', продавать по меньшей цене, чем другие. Но торговки порой сами завышали цену, чтобы больше оставить себе. С такими не ссорились. Какой смысл? Но прекращали все отношения немедленно. В условиях, когда ни еды, ни работы не хватало, это было страшное наказание, удерживающее от нарушений гораздо сильнее, чем штрафы или побои.

Постепенно круг контактов, да и обороты росли. В определенных кругах полуподпольных дельцов сложился непререкаемый авторитет тестя Давида. Знали, что любое его обещание надежнее, чем самые грозные договоры. Если бы, на манер старинных торговых домов Европы, у 'фирмы' Алекснянского был девиз, то, наверное, звучал бы он просто: Алекснянский всегда держит слово. В деревнях тоже к ним привыкли, поверили, что эти обманывать не будут, а дадут 'нормальную цену'.

Давид уставал страшно. На нем лежала закупка продуктов в деревнях, которые, несмотря на все потрясения в стране жили почти благополучно. Бедствовали только хозяйства, где мужиков забрали в армию, и они еще не сообразили дезертировать домой. Он с несколькими помощниками въезжал в деревню на двух-трех телегах, предварительно удостоверившись в отсутствии 'товарищей'. Останавливался на привычном месте. Цену крестьяне знали. Ассортимент составлялся по их же заказам. Обмен происходил быстро. После этого Давид принимал новые заказы, называя цену за них. Здесь порой начинался яростный торг. Но, в конце концов, били по рукам. После этого торговцы быстро сворачивались и исчезали.

Пару раз нарывались на засаду продотрядов, которых предупреждали о приезде торговцев крестьяне-бедняки, создававшие в некоторых деревнях 'комбеды', комитеты бедноты, пытавшиеся взять власть в деревне. Приходилось уходить, а порой, отстреливаться. Эти деревни они больше не посещали. Тем самым, у крестьян исчезали устойчивые поставки городских товаров. Один раз мужики сами 'наказали всем миром' доносчика, о чем сообщили Давиду, придя на торг в менее подверженную доносительству деревню. Постепенно, селяне сами взяли на себя охрану торговцев на территории своей деревни.