Кадиш по Розочке

– Заткнись, фраер! Слушай сюдой. В Симферополе... возле рынка у людей спросишь... Ахмета. Скажешь про меня. Он поможет.

Штырь говорил сбивчиво с одышкой. Чувствовалось, что ему тяжело. Капли пота выступали на лице, по которому уже разливалась смертельная бледнота, особенно заметная на фоне проступающего дня.

– Теперь ты, студент...

Давид наклонился над телегой. От умирающего человека шел неприятный запах и жар гниющей раны. Но юноша сдержался.

– Ты, хоть и чужой, а пацанчик правильный. Спасибо тебе. Дать мне тебе нечего. Но, если где споткнешься, ищи людей. Ну, жиганов или фартовых. Передавай им привет от Штыря. Они помогут. Даже уркаганам можешь привет передать. Они меня знают. Даст Бог, найдешь своих. Эх, хреновые времена настают для правильных людей. Не наши. Да, ладно. Мне уже все равно. Я сказал слово. А теперь - поехали. В дороге веселее.

Васятка взяв вожжи, уселся на телегу. Тронулись. Давид зашагал рядом, чтобы отвлечься, вглядываясь в унылый пейзаж окрестностей Сиваша. Вот уж, воистину - гнилое море. Ни кустика, ни деревца, остатки прошлогодней травы, да земля с проступающими белыми соляными пятнами. Даже вода какая-то серая, жутковатая. И никого вокруг.

Ехали молча. Только тяжелое, свистящее дыхание и слабые стоны Штыря временами становились слышны. Потом утихли и они.

– Упокоился - как будто самому себе проговорил Васятка - Как Сиваш переедем, похороним.

Давид не стал спорить. Не его друг умер, не ему и решать. Хотя, почему-то ему было горько от того, что только что рядом с ним жил человек, говорил, благодарил его за помощь, а теперь только пустая никчемная оболочка трясется в телеге, а человека просто нет.

Переехали по узкому 'языку', старой дороге Сиваш. Начинался Крым. Через полчаса пейзаж стал повеселее, да и ветер ослаб.

– Ну, что, студент? Здесь что ли хоронить будем?
– каким-то 'пустым' голосом спросил Васятка.

– Давай здесь. Земля вроде бы мягче...

Кое как разгребли землю, чтобы уложить тело. Соорудили холмик. Давид уже притерпелся к мертвым телам. Не то, чтобы его совсем они не беспокоили, просто, уже не тошнило, слезы не заволакивали глаза.

– Может, молитву какую знаешь?
– неуверенно спросил Васятка - Штырь из ваших был. Из жидов.

Даже не задаваясь вопросом, как Васятка определили его национальность, не реагируя на грубое 'жидов', Давид негромко затянул слова заупокойной молитвы, выплывавшие сами собой из памяти. Ветер подхватывал слова, нес их над пустой и холодной равниной, смешивал с шумом сухих трав, бил о невысокие холмы.

Молитва кончилась. Еще несколько минут постояли на ветру, помолчали. Потом, не сговариваясь, сели на телегу и тронулись дальше, к людям, прочь от грустного Гнилого моря. Ехали молча. Лишь когда показались первые домики, Васятка придержал поводья и заговорил.

– Ты как теперь, студент, может к нам? Парень ты лихой. Будешь в авторитете. Смотри, время мутное, лихое время. Поехали вместе в Симферополь. Переждем, а потом опять в Одессу-маму. Как?

– Не, Васятка, не могу я к вам. Не мое это - лихими делами заниматься. Мне нужно жену найти.

– Ну, как знаешь. Неволить здесь некому. Тебе тогда по этой дороге, в Ялту. За день-два дойдешь. На, возьми, харчи в сидор. С харчами идти веселее будет. Бывай. На вот, возьми, - протянул он ему клочок бумаги - Штырь здесь за тебя нарисовал. Если с фартовыми где схлестнешься, поможет. А я про тебя слово скажу уважаемым людям в Крыму.

– И ты бывай, Васятка! Спасибо!

Додик подхватил мешок, спрыгнул с телеги и зашагал по дороге. Было грустно. Но огоньком пробивала и грела мысль, что Розочка уже совсем близко, совсем рядом. Он чувствовал, что как-то, неожиданно для себя попрощался с юностью. Он мужчина, муж. Мужем, конечно, он был и в Питере. Только это было похоже на какую-то игру, к которой его допустили за хорошее поведение. Теперь все 'на самом деле'. И он 'на самом деле'. И жизнь, и смерть.

Розочка сегодня встала пораньше. Нужно было идти на рынок. Продукты почти кончились, да и денег оставалось всего ничего. Опять придется что-нибудь продавать. Она открыла шкатулку, где хранились их 'богатства', и грустно посмотрела. Не густо. И на душе муторно. С утра в городе опять пальба слышалась. То ли матросы кого-то убили, то ли татарские 'эскадронцы'. Ни от отца, ни от Додика уже месяц нет вестей. Как они? Живы ли? Слухи ползут самые страшные.

А начиналось все совсем иначе. Казалось, что все очень ненадолго. Еще немножечко потерпеть и опять будет Додик, их дом, лампа под зеленым абажуром.

Первое время, по приезду, они остановились в доме знакомых отца, купцов Бухштабов, торговавших вином и фруктами по всей империи. Дом был большой, каменный. Чем-то неуловимо напоминал античные здания, которые Розочка видела на иллюстрациях в книгах. Тем более, что само строение с колоннами стояло в обрамлении кипарисов, а сад поражал буйством зелени. Располагался дом на самой длинной улице Ялты - Почтовой. Здесь же находились фешенебельные гостиницы, летние резиденции петербургской знати.

Сама Ялта производила странное впечатление: помпезно и, одновременно, недоделано. Будто кто-то начал ремонт дома, да так и не закончил. Вполне благоустроенная набережная и грязные узкие переулки. Дворцы соседствовали с лачугами, а шикарные магазины с неказистыми лавчонками. Улицы на окраинах просто растворялись среди домишек, расположенных самым причудливым образом.

Приняли, правда, их без особой радости, хотя и за немалую плату. Хозяин дома, Михаил Абрамович, был человеком, целиком погруженным в свою финансовую и общественную деятельность (он был гласным городской думы). Буркнув приветствие и распорядившись по поводу комнат, он утратил интерес к гостям. Собственно, за те несколько месяцев, что Розочка с матерью и братом провели в его доме, они виделись раза два или три.

Им отвели три комнаты в южном крыле здания с отдельным входом через парк: две спальни (для дам и молодого человека) и столовую. Мирон все отлично организовал. Вскоре появилась нанятая кухарка, наладился быт.

Еще не успев распаковать чемоданы, Розочка с матушкой побывали у доктора Исаака Абрамовича Бухштаба, родственника их домовладельца. Как поняла Розочка, семья Бухштабов владела множеством зданий, магазинов и заводиков в самой Ялте, в Симферополе, Массандре и одному Единому известно где.

Доктор был невысоким, худощавым с колючим и пристальным взглядом. Его длинные пальцы постоянно шевелились, что очень не понравилось Розочке. Да и матушка глядела на эскулапа не особенно доверчиво. Тем не менее, он внимательно осмотрел матушку, долго совершал непонятные и не вполне пристойные с точки зрения Розочки манипуляции. Закончив, приказал им быть через три дня.

Эти дни прошли в страшном волнении. Розочка только потом осознала, что все это время она даже не видела моря, которое в Ялте было везде. Точнее, видела, конечно, но как-то мимо, мельком, впопыхах. Однако во время их следующего визита доктор был гораздо веселее. Сделал комплимент Розочке, усадил дам в кресла и, сев за стол напротив, объявил.