Каирская трилогия
Шрифт:
— В любом случае, я всегда была уверена в том, что произойдёт, хоть и считала её невинной, хотя она на самом деле достойна…
Фахми перебил её и с деланным безразличием сказал:
— Это уже давно забытая история. Англичанин ли… египтянин…. не важно. Оставим всё это…
Ясин возобновил свои размышления над «проблемой» Мариам… Мариам?!.. Он не посмотрел на неё ни разу за всё это время, когда она попадала в его поле зрения, разве что мимоходом. Он часто избегал её из-за того, что Фахми был увлечён ею, пока не раскрылось её падение… И вот тут-то его интерес возрос, и он стал задаваться вопросом — а что она за особа такая? Ему хотелось как следует разглядеть, испытать ту девушку, что привлекла страсть англичанина. Англичане пришли в их квартал как бойцы, а не как ухажёры. Его гнев на Мариам был всего лишь возмездием за случившееся. Но в глубине души
— Пришло время возвращаться домой.
Это сказала Хадиджа, вставая со своего места, когда из прихожей к ним подошли Ибрахим и Халиль Шаукат, что беседовали друг с другом. Все встали: кто-то только потягивался, а кто-то уже застёгивал верхнюю одежду. И лишь Камаль по-прежнему сидел на диване и смотрел на дверь зала с грустью в глазах и тяжело бьющимся сердцем…
67
Господин Ахмад сидел за своим рабочим столом, уткнувшись в тетради — его ежедневная рутинная работа помогала ему забыть, хотя бы ненадолго — его личные и общественные тревоги, что распространяли кровавые новости. Он любил лавку так же, как и свои посиделки с друзьями, вино и музыку, потому что и там, и там ему удавалось вырваться из ада постоянных размышлений. Однако в лавке царила атмосфера торга, споров о цене и выгоде, и тому подобных вещей, составлявших привычную для него жизнь. Жизнь эта позволяла ему внушить себе некоторую уверенность того, что всё ещё, возможно, вернётся на свои места, в первоначальное состояние, к миру и стабильности. К миру? Куда же он делся, этот мир, и когда ему позволено будет вернуться?!.. Даже в этой самой лавке под покровом таинственного шёпота творятся кровавые события. Покупатели не довольствуются одной только торговлей и сбиванием цен; их языки по многу раз вполголоса пересказывают новости, сожалеют о трагических инцидентах. Помимо мешков с рисом и кофе здесь разносят слухи о боях в районе Булак, кровавой бойне в Асьюте, десятках трупов в гробах, о юноше, который отнял у врага пулемёт. Он хотел внести его в Аль-Азхар, но его опередила сама судьба: в его тело вонзились десятки снарядов. Эти и другие новости то и дело окрашивались в яркие цвета и уже прожужжали ему все ушли. И это происходило в том месте, где он искал себе приют и пытался всё забыть! До чего же жалкой была жизнь в тени смерти! Разве революция не могла поторопиться осуществить свои цели до того, как принесла беды ему и членам его семьи?!.. Ему не жалко было денег, и он не скупился на чувства, более того — полностью был готов отдать свою жизнь. Но какое же тяжкое испытание уготовил Аллах Своим рабам — их души ничего не стоили, а кровь лилась рекой!.. Революция не была теперь уже просто вызывающим восторг «развлечением»: куда бы он ни шёл, всюду его подстерегала угроза. Она подстерегала и его сына-бунтовщика. Революционный пыл господина Ахмада охладел. Он питал мечты о независимости и возвращении Саада, однако без всякой крови и революции, то есть без всей этой паники. Он кричал лозунги с остальными и чувствовал то же воодушевление, что и они, но его ум отказывался идти по течению, цепляясь за жизнь, и он оставался один на фоне происходящих событий, словно корень дерева, вырванного из земли бурей, у которого обломаны ветви. Он совсем не обессилил, хотя его любовь к жизни была огромной и такой останется до конца. Если бы Фахми верил в то же, что и он, то и его жизнь оставалась бы спокойной до самого конца, но Фахми мешало то, что он бросался в это течение без спасательного пояса…
— Господин Ахмад на месте?
Ахмад услышал этот вопрос, и почувствовал, что кто-то стремительно протиснулся в его лавку, как будто был не человеком, а снарядом, поднял голову от своих бумаг и заметил шейха Мутавалли Абдуссамада, который стоял посреди лавки и мигал своими воспалёнными глазами и тщетно пытался разглядеть стол хозяина. Он улыбнулся ему, затем воскликнул:
— Прошу, шейх Мутавалли, к нам пожаловало само благословение…
На лице шейха промелькнула уверенность в себе, и он прошёл вперёд, весь дрожа, словно передвигался на верблюде, и Ахмад наклонился над столом и протянул ему руку, и пожав её, пробормотал:
—
Стул справа от вас, прошу, садитесь.Шейх Мутавалли оперся на свою трость и уселся на стул, затем положил руки на колени и сказал:
— Да хранит тебя Аллах…
Ахмад от всей души произнёс:
— До чего мне приятна ваша молитва за меня и как необходима мне!
Затем он повернулся к Джамилю Аль-Хамзави, который взвешивал рис для одного из покупателей:
— Не забудь подготовить свёрток для нашего господина шейха…
Тут Джамиль Аль-Хамзави повернулся и спросил:
— Кто же забудет нашего господина шейха?!
Шейх раскрыл ладони и поднял голову, шевеля губами — он еле слышно бормотал молитву-благословение, но слышен было только прерывистый шёпот, а затем вернулся к своей изначальной позе и ненадолго замолчал. Наконец он торжественным тоном заявил:
— Я начну с молитвы-приветствия проводнику Истинного Пути.
Господин Ахмад воодушевлённо ответил:
— Да пребудет над ним пречистая молитва и мир…
— А также я восхваляю и приветствую отца твоего, да будет доброй память о нём.
— Да будет обширна милость Аллаха над ним.
— Затем я прошу Аллаха обрадовать глаза твои тем, что увидят они семью твою, и детей, и внуков, и правнуков твоих.
— Амин.
Шейх вздохнул и произнёс:
— И ещё прошу Его вернуть нам нашего господина Аббаса-эфенди, Мухаммада Фарида и Саада Заглула…
— Да внемлет Аллах словам вашим.
— И чтобы Он разрушил Англию за грехи, что совершал и совершает народ её…
— Пресвят Могущественный Мститель.
Тут шейх откашлялся, провёл ладонью по лицу и сказал:
— Так вот, я видел тебя во сне — ты махал мне рукой, и как только я открыл глаза, как решил сразу же навестить тебя.
Ахмад грустно улыбнулся и ответил:
— В этом нет ничего удивительного для меня, ведь и я нуждаюсь в вашем благословении. Да увеличит вам Аллах благодати и милости Свои…
Шейх наклонил лицо к Ахмаду и деликатно спросил:
— Правдивы ли дошедшие до меня вести о событиях у ворот Аль-Фаттух?
Ахмад улыбнулся и ответил:
— Да… А интересно, кто же вам сообщил об этом?
— Я шёл мимо маслобойни Хамиду Ганима, и он остановил меня и сказал: «Не доходили ли до вас новости о том, что сделали англичане с нашим милым другом, господином Ахмадом, а также со мной?», и я в тревоге попросил его пояснить, о чём это он, на что он поведал мне об этом чуде из чудес…
Ахмад рассказал ему всю историю в подробностях и без всяких колебаний, хотя за прошедшие несколько дней он уже рассказывал её десятки раз.
Шейх внимательно слушал и шептал айат «Аль-Курси». Затем он спросил:
— Ты испугался, сынок? Каким был твой страх?… Скажи мне… Нет силы и могущества, кроме как у Аллаха… Ты был уверен, что ты в безопасности?… Неужели ты забыл, что страх так просто не проходит?… Ты долго молился и просил Аллаха о спасении? Ну, это замечательно, но тебе нужен амулет…
— Ну а как же иначе?! Конечно!.. Да пребудет над нами благодать, шейх Мутавалли…
— А как же жена и дети, разве они не испугались?
— Ещё бы! Сердца их слабы, они не привыкли к такому насилию и ужасу. Амулет… Амулет… В нём спасение… Вы, шейх Мутавалли, сама благодать и добро… Аллах уже спас меня от одного великого зла, но есть и такое зло, что по-прежнему угрожает мне и не даёт спать по ночам.
Шейх придвинулся поближе к лицу Ахмада и снова деликатно спросил его:
— Что с тобой, сынок, да простит тебя Аллах?
Ахмад пристально и безмолвно посмотрел на шейха и с досадой пробормотал:
— Это мой сын Фахми…
Шейх то ли вопросительно, то ли тревожно вскинул седые брови и с надеждой в голосе произнёс:
— Он в безопасности, да хранит его Милостивый Господь…
— Он впервые ослушался меня, а также и повеления Аллаха…
Шейх раскрыл перед ним руки, словно отвращая несчастье, и воскликнул:
— Да сохранит Аллах! Фахми для меня как собственный сын, и я хорошо знаю, что он от природы наделён благочестием.
Ахмад сердито сказал:
— Он непременно хочет заниматься тем же, чем занята вся молодёжь в эти кровавые дни…
Шейх с недоверием и изумлением сказал:
— Ты же, без всяких сомнений, благоразумный отец. Я и представить себе не мог, что один из твоих сыновей дерзнёт ослушаться твоих приказаний…
Эти слова ранили сердце Ахмада и сжали его грудь. Он обнаружил в себе желание несколько умалить бунт Фахми, чтобы защитить его личность от любых обвинений в слабости со стороны шейха и даже с собственной стороны, и потому сказал: