Каирская трилогия
Шрифт:
Так ответил ему Хусейн, а Исмаил громко захохотал и сказал:
— Нет, священник!
«До чего глупый вопрос!.. Спроси ещё, проведут ли они ночь вместе! Разве не прискорбно, что прогрессу твоей жизни помешает такой незначительный человек, вроде этого муллы?.. Однако презренный червь пожирает в могиле самых великих из людей. Каковы будут твои собственные похороны, когда тебе придёт конец? Будет ли это впечатляющим зрелищем, которое заполнит всю улицу, или небольшим собранием, что сразу разойдётся?…»
Дом вдруг заполнила тишина. Повсюду был один лишь свет без радостных трелей, и Камаль почувствовал страх, сжимающий сердце.
«Сейчас, где-то в доме, в этой комнате или той всё и происходит».
Тут же послышались долгие восторженные крики и оглушительный шум, оживившие его старые воспоминания. То были радостные крики, подобные тем, которые он слышал раньше, и совсем не парижские. За ним последовали другие
Оркестр заиграл одну партию, которая была отлично известна Камалю: «Прости, госпожа ангелов», и он призвал на помощь свою колоссальную выносливость ради того, чтобы терпеливо перенести это, хотя каждая капля его крови билась в венах, возвещая о том, что всё кончено. Более того, кончилась сама история. На самом деле кончилась жизнь. Мечты, что были превыше жизни, увидели свой конец. Он столкнулся ни с чем иным, как со скалой, усеянной шипами. Хусейн задумчиво сказал:
— Одно слово и радостный крик, и один из нас вступает в новый мир. Когда-нибудь все мы это изведаем на себе…
Исмаил Латиф возразил:
— Я буду откладывать этот день настолько долго, насколько можно…
«Все мы?! Или небеса, или ничего!»
— Я никогда не подчинюсь этому…
Оба его друга, казалось, не проявили интереса к его словам, или не придали им значения. Исмаил заговорил:
— Я не женюсь до тех пор, пока не буду уверен, что брак это необходимость, которой не избежать…
Тут подошёл слуга-нубиец с напитками, а за ним ещё один с подносом, на котором были шкатулочки с роскошными сладостями. Шкатулки были сделаны из хрусталя на четырёх позолоченных ножках. Тёмно-синее стекло было украшено серебряным орнаментом, каждая шкатулка была повязана зелёной шёлковой лентой. На карточке в виде полу-месяца, прикреплённой к каждой шкатулке, были две буквы-инициалы новобрачных: А и Х. Беря в руки шкатулку, Камаль ощутил облегчение, возможно, первое за весь этот день. Эта великолепная шкатулка обещала ему, что его возлюбленная покинет его, но от неё останется след, такой же вечный, как и любовь к ней, и этот след останется для него единственным на земле символом удивительного прошлого и счастливой мечты, небесного очарования и ужасного разочарования, пока он жив. Затем его охватило чувство, что он жертва отвратительного нападения, заговора, сплетённого против него судьбой, законами наследования, классовой системой, Аидой и Хасаном Салимом, а также скрытой таинственной силой, которую он не хотел называть… Он казался себе несчастным, одиноко стоящим перед всеми этими силами, ополчившимися против него; его рана кровоточила, и не было никого, чтобы перевязать её. Его единственным отпором этому нападению был подавленный бунт, который он не мог провозгласить в открытую. Обстоятельства вынуждали его делать радостный вид, словно он поздравлял эти тиранические силы за их расправу над ним и устранение его из рядов счастливых людей. Он затаил бессмертную злобу против всех них, оставив на будущее вопрос о её точном определении и направлении. Да, он чувствовал, что больше не будет воспринимать легко жизнь после этих решающих радостных криков, разделивших её надвое, или будет доволен ею в скором времени, или хотя бы будет относиться к ней снисходительно. Путь его отныне будет тяжёлым, извилистым, полным боли, унижений и страданий. Однако он не думал о том, чтобы отступить в этой борьбе, отказываясь от перемирия. Он предостерегал и грозился, но выбор соперника, с которыми ему придётся сражаться, а также выбор оружия предоставил самой судьбе.
Хусейн Шаддад, глотая фруктовый пунш, сказал:
— Не заявляй о своём бунте против брака. Я уверен — если тебе предоставится шанс поехать за границу, как ты говоришь, — ты найдёшь себе жену, которая тебе понравится…
«Да ты вроде бы и здесь не нашёл ту, которая тебе нравится. Ищи себе другую родину, где представительницы женского пола не обижаются на аномально большую голову и огромный нос. Либо небеса, либо смерть».
Кивнув головой, словно подтверждая своё согласие, Камаль сказал:
— Это и моё мнение…
Исмаил Латиф саркастически сказал:
— А ты знаешь, что значит жениться на европейке?! Если говорить одним словом, то это «заполучить» женщину из какого-нибудь низшего класса, готовую подчиниться мужчине, но в глубине души чувствующую себя рабыней в услужении.
«Ты уже удостоился чести побывать рабом возлюбленной в своей родной и милой стране, а не в Европе, которую не видел».
Хусейн
недоверчиво произнёс:— Это преувеличение!..
— Посмотри, как с нами обходятся английские учителя!
С воодушевлением, больше похожим на надежду, Хусейн Шаддад сказал:
— У себя на родине европейцы совсем не такие, как у нас!
«Есть ли способ отыскать такую подавляющую силу, которая бы истребила угнетение и тех, кто его творит?.. О Господь миров, где же Твоя небесная справедливость?!»
Тут всех позвали к праздничным столам, и трое друзей отправились в гостиную, а оттуда в соседнюю комнату, выходившую в заднюю гостиную. Там был накрыт банкетный стол по меньшей мере на десятерых. К ним присоединилось ещё несколько молодых людей, некоторые — из родственников семейства Шаддад, а другие — школьные друзья. Но несмотря на это, их всё же было меньше, чем предусмотренное количество гостей, для которых был накрыт стол, за что Камаль был в глубине души благодарен Хусейну. Они быстро набросились на еду с таким аппетитом и энергией, что атмосфера стала напоминать бодрую эстафету. Им пришлось постоянно двигаться, чтобы обойти целый ряд разнообразных блюд, расставленных по столу, и всё попробовать. Небольшой букет роз отделял каждую группу блюд друг от друга. Хусейн жестом руки подозвал официанта, и тот принёс бутылки с виски и содовой. Исмаил Латиф воскликнул:
— Клянусь, от этого жеста я ожидал самого лучшего, даже прежде чем узнал, что он значит!
Хусейн наклонился к уху Камаля и умоляюще сказал:
— Ну хотя бы одну рюмочку ради меня…
Душа Камаля тоже шептала ему: «Выпей», но не из желания выпить, ибо у него не было такого опыта, а скорее из желания взбунтоваться, хотя его вера была сильнее горя или бунта. Он улыбнулся:
— Что до этого, то нет уж, спасибо…
Исмаил Латиф, поднимая свою полную рюмку, сказал:
— У тебя нет оправдания. Даже самый набожный позволяет себе напиться на свадьбе…
Камаль продолжал спокойно поглощать аппетитные блюда, поглядывая изредка за другими, кто также ел и пил или иногда присоединялся к их разговору и смеялся.
«Счастье человека прямо пропорционально количеству свадебных пиров, на которых он присутствовал. Но похож ли банкет пашей на наш?! Мы попробуем, что они едят и исследуем это вместе с ними! Шампанское!.. Вот твой шанс попробовать шампанское… Шампанское в семействе Шаддад. Что вы сказали?! Почему профессор Камаль не притрагивается к спиртному? Может быть, он уже набил себе живот, и туда больше ничего не влезет? Нет. На самом деле я ем всё с неподражаемым аппетитом, словно на меня не действует печаль, или действует, но с точностью до наоборот… Точно так же ты ел и на поминках Фахми. Держи Исмаила подальше от еды и напитков, не то всё закончится. Смерть писателя Аль-Манфалути, кончина музыканта Саида Дервиша, потеря Египтом Судана — все эти события увенчали нашу эпоху горечью, однако межпартийная коалиция и этот пир — радостные новости эпохи. Мы уже съели три индейки, но ещё осталась четвёртая, нетронутая… Вот он, этот человек! Боже мой, он указывает на мой нос, и все громко смеются! Но они пьяны, так что не сердись! Лучше смейся вместе с ними, притворяясь, что тебе не обидно, а смешно. А что до моего сердца, то оно сжимается от гнева. Если ты сможешь пойти войной на этот мир, то нападай на него. Ну а что до последствий этого восхитительного вечера, то вряд ли ты когда-либо сможешь оправиться от них. Имя Фуада Аль-Хамзави передают из уст в уста, обсуждают его успехи и таланты. Тебя жалит зависть? Когда ты говоришь о нём, это даёт тебе пусть и небольшой, но повод гордиться собой. Вот так, к примеру:
— Он с детства отличался серьёзным отношением к учёбе!
— Ты его знаешь?
Хусейн Шаддад ответил вместо Камаля:
— Его отец служит помощником в лавке отца Камаля…
„Какое же облегчение в моём сердце, да проклянёт Господь все сердца!“
Камаль заметил:
— Его отец по-прежнему надёжный и серьёзный человек.
— А чем торгует твой отец?
„Слово ’торговец’ в моём воображении было всегда окружено ореолом уважения, пока однажды не сравнили сына торговца и сына судьи верховного суда“.
— Бакалейными товарами оптом…
Ложь — презренная уловка ради спасения. Погляди на них, чтобы узнать, что скрывается за масками, которые они надели на себя. А впрочем, какой мужчина в этом доме похож на твоего отца по красоте и силе?!»
Отойдя от стола с угощением, большинство гостей вернулось на свои места в гостиной. Многие пошли в сад, чтобы прогуляться. Всё было спокойно и апатично. Затем гости начали расходиться, а сами хозяева поднялись на второй этаж поздравить новобрачных. Оркестр вскоре присоединился к ним и заиграл чудесные избранные отрывки для этой счастливой публики. Камаль же надел пальто и взял с собой роскошную шкатулку сладостей, а затем покинул особняк семьи Шаддад под руку с Исмаилом Латифом. Тот, кинув на своего спутника пьяный взгляд, сказал: