Каирская трилогия

— Это обычные дела, все женщины одинаковы…

Камаль улыбнулся:

— Я до сих пор помню, как родилась Наима. То были тяжёлые роды; Аиша очень мучилась, и я тоже сильно переживал, стоя вот здесь с покойным Халилем…

Абдуль Муним спросил:

— Я так понимаю, что сложные роды являются наследственными?

Ясин, указывая пальцем вверх, сказал:

— Облегчение дарует только Он…

Абдуль Муним сказал:

— Мы привели самую известную во всём квартале акушерку. Моя мать предпочитала вызвать повивальную бабку, которая помогала ей самой при родах, но я настоял на профессиональной акушерке. Она, без сомнения, и чище, и квалифицированнее.

— Конечно, хотя роды в целом это Божий промысел, и Его забота.

Ибрахим Шаукат, зажигая сигарету, сказал:

— Схватки начались у неё рано утром, а сейчас уже около пяти вечера. Бедняжка, она такая хрупкая, словно тень. Да поможет ей Господь наш.

Обведя присутствующих в гостиной своими глазами с поволокой, и остановив взгляд на сыновьях Абдуль Муниме и Ахмаде в частности, он заметил:

— Ох, если бы зародыш помнил боль, которую терпит его мать!

Ахмад засмеялся:

— Как можно требовать от зародыша, чтобы он что-то помнил, папа?

Ибрахим, сурово попрекнув его, ответил:

— Если хочешь признать что-либо прекрасное, не полагайся на одну только память…

Крики прервались, и над закрытой комнатой нависла тишина. Головы присутствующих обратились в сторону спальни. Прошло мгновение, и терпение Абдуль Мунима исчерпалось: он встал, подошёл к двери, постучался. Дверь открылась ровно настолько, что он смог увидеть полное лицо Хадиджи, на которую вопросительно поглядел, однако она оттолкнула его ладонями и сказала:

— Не дал ещё Господь нам облегчения…

— Столько времени прошло. Не могли это быть ложные схватки?

— Акушерка в этом разбирается лучше нашего. Будь спокоен и молись о том, чтобы Господь послал нам облегчение.

На этом дверь перед ним захлопнулась, и молодой человек вернулся на своё место рядом с отцом, который прокомментировал его волнение так:

— Простите его, это же с ним впервые.

Камалю захотелось отвлечься, и он вытащил газету «Аль-Балаг», которая была сложена у него в кармане, и принялся внимательно рассматривать её. Ахмад сказал:

— По радио объявили последние результаты предвыборной гонки…, - тут он насмешливо улыбнулся… — И до чего же смешные эти результаты!..

Его отец небрежно спросил:

— Сколько вафдистов прошло в парламент?

— Насколько я помню, тринадцать!

Ахмад, обращаясь к дяде Ясину, сказал:

— Дядя, вы должно быть, рады, как рад и Ридван?!

Ясин, равнодушно пожав плечами, ответил:

— Он не министр, и даже не депутат. Какое мне до этого всего дело?

Ибрахим Шаукат засмеялся:

— Вафдисты полагали, что эпоха фальсифицированных выборов прошла. Но реформист Шахаб Ад-Дин ещё более коррумпирован, чем его брат!..

Ахмад с раздражением бросил:

— По-видимому, исключение является правилом в Египте.

— Даже Ан-Наххас и Макрам Убайд потерпели поражение на выборах. Разве это не насмешка?

Тут Ибрахим Шаукат с некоторой резкостью заявил:

— Но никто не станет отрицать, что они были невежливы и даже грубы с королём. Короли занимают особое место. Так дела не делаются…

Ахмад сказал:

— Наша страна нуждается в сильной дозе грубости по отношению к королям, чтобы проснуться наконец от долгой спячки…

Камаль сказал:

— Но эти собаки возвращают нас к абсолютистскому правлению, которое скрывается под маской фальшивого парламента. И в конце этого эксперимента мы обнаружим, что Фарук настолько же силён и деспотичен, как и Фуад, если не ещё больше. И всё это происходи по вине некоторых сынов отчизны…

Ясин засмеялся, как бы проясняя и комментируя его точку зрения:

— Камаль даже несмотря на то, что был юным, уже тогда был поклонником англичан, как и Шахин, Адли, Сарават-паша и Хайдар, но потом он стал вафдистом…

Камаль серьёзным тоном, глядя больше всего на Ахмада, сказал:

— Выборы сфальсифицированы, и любому человеку в нашей стране это хорошо известно, но вместе с тем они официально признаны, и страной будут управлять именно эти люди. А это означает, что в помыслах людей закрепится мысль о том, что их представители — воры, которые украли свои депутатские кресла, как и министры, укравшие свои посты, да и всё правительство фальшивое и мошенническое, а кражи, мошенничество и обман официально санкционированы законом. Так не будет ли оправданием простого человека, если он не верит в высокие принципы морали, а верит в обман и оппортунизм?

Ахмад пылко заявил:

— Да пусть они правят. Даже в любом зле есть положительная сторона. Нашему народу лучше, если с ним поступают несправедливо, чем одурманивают властью, которую он любит и которой доверяет, хотя эта власть не выполняет его истинных чаяний. Я уже давно думал над этим, так что даже стал питать больше признательности к тиранам вроде Мухаммада Махмуда и Исмаила Сидки…

Камаль заметил, что Абдуль Муним не принимает участия в разговоре как обычно, и желая привлечь его, спросил:

— А почему бы тебе не высказать своё мнение?

Абдуль Муним как-то бессмысленно улыбнулся и произнёс:

— Позвольте мне сегодня только слушать…

Ясин засмеялся:

— Приободрись, чтобы новорождённый не застал тебя в таком мрачном виде, и не подумал о том, чтобы вернуться туда, где он находился…

С этими словами Ясин сделал движение, как будто собираясь придумать повод, чтобы уйти, не оставшееся незамеченным Камалем: пришло время отправляться в кофейню и провести там весёлый вечер по своему раз и навсегда заведённому распорядку, которому он никогда не изменял. Камаль подумал о том, чтобы удалиться вместе с ним, поскольку не было надобности в его присутствии в доме. Он принялся пристально наблюдать за ним, готовый вскочить с места в любую минуту. Но в этот момент из комнаты Наимы донёсся отчаянный резкий крик, несущий в себе всю глубину человеческих эмоций. За ним последовало ещё несколько таких же резких криков, и все взгляды устремились на дверь спальни. Воцарилась тишина, пока Ибрахим не прошептал в надежде:

— Может быть, это будет последняя схватка, Иншалла…

Но так ли это было на самом деле? Крики следовали один за другим, так что все присутствующие приуныли, а Абдуль Муним даже изменился в лице. Вновь наступила молчаливая пауза, хотя и не надолго. Крики боли возобновились, но теперь уже они были какими-то гулкими, словно извергались из охрипшей гортани или груди, разрушенной агонией. Состояние, в котором пребывал Абдуль Муним, указывало на то, что ему срочно нужно одобрение, и потому Ясин сказал ему: