Как если бы я спятил

Пока Грегор бурчал, ругаясь в мой адрес, Флип подумал, что я говорю серьезно:

— Я не голоден.

Флип накануне ночевал в офисе (с разрешения босса). После двадцати двух часов беспрерывной работы он, бледнее смерти, с трясущимися руками и бессвязной речью, потягивал виски с колой. Я начал подмечать контрасты в наших взаимоотношениях и как художник не мог не поделиться с друзьями своими наблюдениями.

— Вообще-то я хотел поговорить о нашей дружбе, — я прервал свою речь большим глотком виски. — У меня такое впечатление, что я больше других вкладываюсь в нашу братию. В вашем распоряжении всегда мой неисчерпаемый источник времени и денег, который вы равнодушно проедаете. Как это получается?

Раздраженный, но обессиленный Флип лишь вздохнул и посмотрел на Грегора. Тот, все еще угнетенный финансовыми неурядицами, вытащил на свет весь свой словарный запас.

— Надоедливый, педантичный гаденыш! Мне осточертели твои мерзопакостные капризы! Ты что, гордишься этим? Инертным существованием, богатенькими знакомыми? Которым ты втюхиваешь «искусство», разбазаривая свой талант и целыми днями валяясь в кровати? Ты действительно думаешь, что мы живем за твой счет? Да это ты живешь за наш счет! Ты прилепился к нам и паразитируешь на наших усилиях! Ты скоро подохнешь от скуки!

В какой-то момент мне показалось, что его хватит удар, но он вовремя закончил свое выступление, чтобы глотнуть пива. Зависть — потрясающая эмоция. Не позволяет терять бдительность. Грегор заслужил награду.

— Ладно, так уж и быть. Я заплачу, но ты сходишь в кассу. У меня только стоевровые купюры, и мне всегда неловко ими расплачиваться.

47

Большинство «силовых игр» ведутся во имя территории, которую ты стремишься сохранить или расширить. Смюлдерс полагает, что обладает безграничной территорией. Его жажда власти вышла за рамки рационального. Он уверен, что всесилен и непобедим. Но непобедимых не бывает. Неуловимым движением крошечного кубика можно заставить пошатнуться любую башню. Искусство в том, чтобы не разрушить ее до основания.

В ту ночь мне снится моя камера. Во сне я вижу себя спящего и ложусь рядом. Желтоватый потолок, на который я обычно пялюсь, вдруг окрашивается в ярко-фиолетовый цвет, и на меня обрушивается ливень. Я продолжаю спать. Мне приятно спать под дождем. Он укутывает меня как теплое одеяло. Я вижу сон и сплю за двоих. Так крепко и глубоко, как никогда в своей жизни.

VII

48

Я вскакиваю, разбуженный агрессивными звуками моего радиобудильника. «Easy player, keep shooting cops from the Bronx». Текст выкрикивается низким голосом на фоне припева известной мелодии семидесятых годов. Мне, конечно, понятен замысел рэп-музыки, но я и вообразить себе не мог, что этот стиль так долго продержится на первых строчках хит-парадов. Поистине музыкальным его никак не назовешь. Хотя, возможно, я просто циничный, брюзгливый старый хрыч.

И все потому, что три дня я балансировал на краю смерти. Дикие головные боли, оглушающие приступы кашля и чиханья, обжигающая температура не ниже тридцати девяти. Может, я преувеличиваю, но в болезнях я никогда не разбирался. Если уж не можешь положиться на собственное тело, делать тебе в этом мире больше нечего. Поэтому я ушел в себя. Скрывался, как Саддам Хуссейн, зарывшись под промокшее от пота одеяло, и показывался только в обмен на чашку бульона с гренками и обезболивающим.

Однако мой организм на этом не остановился и перешел в решающее наступление. Мне предстояло одолеть горы слизи, гноя и прочей пакости. Организм не пощадил ни единого отверстия моего тела. Что было похоже на Арденнскую операцию [35] . С максимальным количеством жертв. Битва, казалось, была проиграна. Голова трещала, тело истощило все свои резервы, выведя из строя сигналы тревоги. Никто не верил в благоприятный исход, как вдруг… вдалеке… забрезжило долгожданное спасение.

35

Наступление в Арденнах (1945 г.) — операция немецких войск на Западном фронте в ходе Второй мировой войны.

Сокрушительный удар нанесли танковые дивизии под названием «Амоксициллин» и разбили обессиленного врага. Весь мир мог снова вздохнуть спокойно. Отныне антибиотики — мои новые союзники по жизни. Не знаю, кто такие «биотики», но я теперь в любом случае «анти».

Вообще-то я неспроста так воинственно настроен. Моя конфронтация со Смюлдерсом во многом напоминает Арденнскую операцию. Так же много слизи, гноя и прочей пакости, с которыми я должен справиться. Я сам должен воевать на фронте, что я и сделал. Успешно.

Новый рэп-хит кончается ружейным залпом, и я начинаю вникать в смысл песни. Буквально это не слишком полезный совет для пациента психиатрической больницы: «Easy player, keep shooting cops from the Bronx». Но если вдуматься, речь идет просто о несгибаемой воле и умении постоять за себя. Дидактически обоснованный и сердечный совет. Я спокойно отношусь к тому, что сей «артист» с его безвкусием стал мультимиллионером, и если я случайно наткнусь на его диск, то непременно его куплю. И фирменную одежду с его именем. И марку его обуви. И спроектированные им наручные часы с брильянтами.

Другими словами, у меня сегодня сносное настроение, и я гораздо раньше обычного прихожу к завтраку, чтобы помочь накрыть стол. Как я прежде не догадался: если самому заваривать кофе, то регулировать его крепость можно по своему усмотрению! Метье на завтраке нет — она на обследовании в больнице. Ее игрушка Херре сидит в углу, улыбаясь и виляя хвостом. Он рассказывает анекдот Гроверу, который отнюдь не горит желанием его слушать.

— Катится нолик по пустыне, — говорит сияющий Херре. — Видит: под кустом восьмерка лежит.

Гровер недоверчиво на него смотрит.

— Ну и?

— И не лень им в такую жару любовью заниматься! — Херре от души смеется собственной шутке, распрыскивая остатки еды по столу. — Понял?

Херре снова покатывается со смеху, а Гровер тем временем вытаскивает из носа козявку и бросает ее в кофе Херре. Хохочущий Херри ничего не замечает, а у Гровера теперь тоже есть повод для веселья.

После завтрака Гровер дожидается меня, чтобы вместе пойти в сад. Но у меня для него плохие новости. Я переведен на другое рабочее место. Мне очень нравилось работать с Гровером в саду, однако пора сменить род деятельности. Три дня назад я попросил разрешения на работу в столярной мастерской, и мне его дали. Сейчас, когда все мечтают трудиться на воздухе с наступлением хорошей погоды, мне не стоило труда найти себе замену.

— А как же… настольный теннис?

Мне нелегко расстаться с Гровером. Мне жалко этого беззубого старикана.

— Сыграем, как всегда. Я приду в перерыве, а ты пока займешь стол, — это обещание вместе с пачкой печенья «Бастонь» (его любимого лакомства после сдобных булочек) смягчают удар, и Гровер, кажется, смиряется.

49

Вся больница до сих пор судачит о сорвавшемся побеге трех поросят. Они собственноручно сконструировали выдвижную лестницу, по которой не без труда взобрались на стену. Лестница была шедевром инженерного искусства — достаточно прочная, чтобы выдержать их вес, и достаточно миниатюрная, чтобы незаметно (под одеждой) пронести ее из токарного цеха (где ее и соорудили). Промышленный хит сезона. Если бы я их не сдал, я бы запросил патент на эту лестницу. Несмотря на мое предательство, им удалось добежать аж до шоссе, где их и застукали. Поймать их оказалось не так уж сложно: во-первых, охрана действовала оперативно, а во-вторых, даже во время побега три поросенка держались вместе. Разделись они, им бы, пожалуй, удалось бы сделать ноги.

50

— Правило номер один! В столярном цехе всегда порядок!

Мой первый день в столярном цехе. Инструктор, самопровозглашенный сержант по муштровке солдат, требующий, чтобы его называли «шеф» (когда я спросил, хорошо ли он готовит, он не оценил шутки), знакомит меня с устройством мастерской. Это низкорослый, коренастый мужичок с взъерошенными усами, в которых застряли опилки вперемежку с соплями. На шее у него болтаются защитные очки, словно награда за проявленное геройство в битве за территорию фигурной резки лобзиком. Знание своей профессии подчеркивают и другие регалии. Складной метр, например, он использует как указку, и после каждого объясненного правила тычет им мне в грудь. Каждое объяснение я должен сопровождать словами: «Понял, шеф».