Как сражалась революция
Шрифт:
Если тебя так спросят, отвечай:
«В резерве у меня весь пролетариат и трудовые массы; трудящиеся всего мира спешат ко мне на помощь».
Комсомолки боевых отрядов
В
1919 год. «Запись в боевой коммунистический отряд работниц 1-го городского района производится у т. Крыловой».
— Девочки, вам что?
Пропустили мимо обидное слово «девочки», решив поговорить об этом после.
— Нам в боевой, пришли записываться.
— Боевой отряд делится на две части, на отряд красных сестер и на строевой.
— Мы в строевой,— откликнулись все разом.
— Ну это еще рано, пока запишитесь в санотряд.
Получив назначение в госпиталь, на курсы красных сестер, мы получили заодно и назначение на воинскую подготовку. Второе нам больше пришлось по душе. Взволнованные, не чувствуя под собой ног, понеслись в райком молодежи.
«В боевой!» — кричали мы и смеялись. «Ну?» — также смеялись радостно ребята. «В боевой! В боевой!» — все смеялось и радовалось с нами.
Дни шли за днями: занятия в госпитале, лекции, перевязки, операции. От крови, от запаха гноя с непривычки кружилась голова, звенело в ушах и сосало под ложечкой. Мы уверяли друг друга, что это, по всей вероятности, от голода. Часов в 8 вечера мы все выстраивались рядами, шли на плац. Я и Аня всегда были в последних рядах левого фланга.
— Раз-два, раз-два. Левой... левой... Правофланговые, голову выше!.. Довольно, вы, маленькие, устали.
Дается приказ об отдыхе. Женщины ворчат:
— И куда это детей принесло? Все лезут на фронт. Сидели бы дома.
— Мы — члены Союза молодежи. И учиться будем сейчас вот здесь, на плацу. А в райкоме будем протестовать против вашего отношения к нам. Умереть за революцию могут все, и большие и дети! — с горящими от возмущения глазами кричит Маня Мудрецова.
— Отряд, стройся!
Небольшая путаница после взрыва протеста, и мы снова в рядах. Снова звучит твердо голос командира: «Раз-два, раз-два». Подойдя к нам, он подмигнул:
— Не сдавайся, ребята! Молодчики! Маленькие тоже нужны и фронту и революции.
— Товарищ командир, мы каждый день растем,— уверенно сообщает Зина Дмитриева.
Взрыв хохота всего отряда, и мир восстановлен под теплыми взглядами взрослых работниц. Сдвоенными рядами, стройно, как можно стройнее — «ногу, ногу, ребята, держите!» — маршируем к райкому партии.
Шагаем. Только бы нам, последним в отряде, не отстать.
Шагаем... под злобные взгляды обывателей.
Усталые, голодные, но сильные духом, приближаемся к райкому. Начинаются споры о том, как скоро все фронты будут ликвидированы, кто следующий за нами — Германия или Франция — повторит Октябрьскую революцию. Кто? Спорить могли до утра, да завагиткружком Николай всегда урезонивал:
— Идите-ка, ребята, идите.
— Ну куда идти?
— Хотите домой, хотите в райком молодежи. В общем, как хотите. Не дежурить же вам.
В райкоме нет уже никого. Кто в
казармах, кто на обысках, кто где. «Домой! Да разве есть у нас, девушек-большевичек, в такие дни дом? В дни, когда Республика в опасности». И мы никуда не уходили. Оставались в райкоме. Объявляли себя дежурными. Дверь райкома беспрестанно открывалась и закрывалась, впуская новых людей. И люди эти были самые родные, самые близкие — большевики.Шагаем дальше
Серьезнее становились занятия. Звание красных сестер давалось не легко. У многих из нас была очень маленькая школьная подготовка. Приходилось все брать с бою.
Кадровый состав сестер относился к нам с насмешками: дескать, какие же это сестры в три-то месяца? Это не «сестры милосердия», а «сестры смерти». Мы, стиснув зубы, молчали. А сами смотрели, смотрели, как они работают. Читали, переписывали мудреные названия с баночек. Аква-вода, натрикар-боникум — сода и т. д. Ходили и зубрили. Все хотели знать, ни одной операции не пропускали. Ведь партия, Союз молодежи не в госпиталях нас будут держать. Нас ждет фронт, походные лазареты в госпиталях. Это мы твердо знали.
За месяцы учебы мы заметно «выросли». Нас уже не называли маленькими, хотя мы по-прежнему маршировали в самых последних рядах.
— Работница, красная сестра должна уметь не только перевязывать раны, но и держать винтовку и хорошо знать ее. Это — правило. Понятно?
Мы кивали головами в знак согласия.
Итак, тир. Нам дали по винтовке. Не сказала бы, что они очень легкие. Таня Смирнова разве чуточку была побольше винтовки. Сказала я об этом вслух, а сама глазами себя с уровнем винтовки смерила и покраснела. Но Татьяна только улыбнулась, не съехидничала.
Я стреляла первая.
— Эй, кто там у цели! Отчаливай!
Кепка у меня была на затылке, а после выстрела очутилась на земле. Такая ужасная, до чертиков, боль зазудила в плече. «Ой, мама родная!» Я посмотрела на других. У Марии были перекошены губы. Таня почему-то терла ноги.
Пришла первая рота. Нам предложили пока отдохнуть. Мы не очень настаивали и даже постарались уйти. Шли помалкивали. При входе в райком Мишка Козлов вздумал в знак приветствия хлопнуть меня по больному плечу. Я взвыла. Мишка не ожидал такой встречи.
— Черти, я вам воблу принес! Не дам.
— И не надо.
Этот первый вечер стрельбы из винтовки кончился невесело.
Перед отправкой на фронт на медицинском осмотре, недели через две после стрельбы, у нас почти у всех правое плечо было еще в синяках. И потом, когда нам приходилось стрелять из винтовки уже на войне, мы, крепко помня уроки в Семеновском тире, сильнее прижимали винтовку к плечу.
«До свидания, Питер!»
Райком молодежи превращен в боевой штаб. Комсомольцы уходят на фронт. Торопливое прощание с товарищами. И опять тихо.
Фронт не за тысячи верст, не за сотни, не за десятки. Сам Петроград — это фронт, передовая позиция. Окопы в пяти километрах от центра города.
Наступает генерал Юденич. Все ближе и ближе подходит к самому городу революции. Много нас, девушек, пришло в райкомы отметить комсомольские и партийные билеты. По дороге в Красный Крест Аня, смеясь, говорила:
— Куда-то нас пошлют? Этой весной я с одним парнишкой все дачные места, где теперь фронт, исколесила, соловьев слушали, а теперь, пожалуйста, вспоминай, Аня, дорогие пережитые минуты.