Как сражалась революция

Вот и Красный Крест. Товарищ Лоторева — заведующая Красным Крестом — встречает нас.

— Скорее, скорее, товарищи, получайте амуницию и на вокзал!

Моросит дождь. На Детскосельском вокзале мелькает много-много белых косыночек и походных сумок красных сестер. Наш отряд — это сплошь молодняк, со всех районов. С нами врач, фельдшер и даже братишка милосердия, ученик лечкома, весельчак комсомолец Саша.

Подают состав. Все мы лезем, толкаемся, боимся, что вот-вот скажут: «Товарищи, в райкоме работать некому, потом поедете».

В вагоне темно. На платформе сыро и холодно.

— Маня Мудрецова, Рая и Зина!

Высовываемся из окна. Сердце екает. Снимут с поезда. Прощай, фронт.

Вылезаем. Стоят с узелками мокрые, растерянные, старые наши матери в слезах. Они узнали про наш отъезд, а ведь мы им ничего не говорили: дальние проводы — лишние слезы.

— Зачем ты едешь-то, о господи, такая маленькая?!

— Надо, мама.

— Без тебя, что ли, мало?

— Много, но и я должна.

«Хоть бы скорее подавали паровоз!» Зинушкина мать начала что-то часто сморкаться. У моей трясутся руки и голова. Наконец свисток.

— Сестры, по местам!

Еще раз свисток, и вагон качнулся. Мать схватилась рукой за окно.

— Отойдите, мама!

— Не могу... дочка...

Как дождь, текли по лицу матери слезы. Кто-то оторвал ее от окна. Поезд развивал скорость. Но в окно все еще долетали звуки рыдания. Поля Герасимова сидела в углу с плотно сжатыми губами. «Скорее, скорее!» Колеса, угадывая наше желание, говорили: «Скоро, скоро!» «До свидания, Питер!»

Первая летучка

Вот и приехали. Станция. Костры. Силуэты людей, лошадей. Издалека слышны выстрелы.

— Это фронт?!

К нам подошел комендант станции Детского села.

— Отряд, быстро идите в помещение вокзала. Раненые прибывают. Пять минут вам для подготовки.

В зале для пассажиров мы быстро расставили столы. Достали сена. Накрыли перевязочный стол. Распаковали корзины. Выделили дежурных. Все готово.

В первую летучку отправлены семь девушек, которые, набрав полные сумки медикаментов, разделились на две части. Трое пошли вправо, а мы, четверо девчат, прямо по аллее. Наш маршрут был мимо дворца, навстречу раненым.

Навстречу нам шли и ехали воинские части. В несколько рядов мчались орудия, кухни, повозки с ранеными. Над нами, около нас, впереди и сзади, ухали дюймовки, трещали пулеметы. Наши? Белые? Кто стреляет — мы или они? Нам было непонятно. Да и некогда было понимать. «Больше перевязать раненых!» А раненые едут и подходят при помощи товарищей. Работаем не разгибая спины. От белого передника ничего белого не осталось. Кровь. Бинт не слушается. «Или это руки такие неповоротливые? Скорее, скорее!»

— Сестры, дальше не идите!

Но мы идем, приседая после каждого выстрела. С непривычки жутко. И не стыдно об этом вспоминать. Но мысль, что Республика в опасности и революция может погибнуть, была еще страшнее.

— Сестры, куда вы прете? Наших раненых больше там нет. Разве вы не видите, что мы отступаем?

— Отступаете, отступаете, черт бы вас побрал! А вы не отступайте!

Но из-за грохота мчавшихся орудий не слышно было наших голосов. Мы быстро пошли обратно, торопясь застать отряд.

— Мудрецова, Васильева, Дмитриева, вы останетесь. Уйдете самыми последними. Помните, что кипятильник должен быть горячим до самого конца. Раненых принимайте. Последний санпоезд по отправке за вами. Не попавших на поезд — направлять на повозках по линии уходящих войск.

Отряд ушел. Санитары торопливо носили раненых в поезд. Еще немного, и поезд трогается. Мы на вокзале одни.

— Что вы здесь торчите? Сейчас будем взрывать радиостанцию, уходите!

— Мы должны уйти последними.

— Черти, да ведь белые в Детском уже!

Устроили совещание на ходу. Как быть? Раненых больше не видно.

— Сестры, я вам последний раз говорю, убирайтесь!

Комендант станции в матросской шапке, махая кулаками, наступал грудью на нас.

По кочкам, по рытвинам, по канавам, с тяжелым сердцем, не оглядываясь, пошли мы от станции. Над нами жужжали аэропланы. «Не попасть бы к белым!»

— Сестрица, сестрица!

Оглянулись. Ползут двое.

— Не оставьте! — вцепились в передники.

Зина побежала карьером к нашим за лошадью. Нам пришлось тащить раненых. Никогда мне не было так жарко. Дотащились до деревни Новое, где нас встретила Зина с подводой.

...День за днем в отряде, вместе с армией, несли мы все тяготы военной жизни. Детское было взято снова. Мы наступали. В отряде появился гость — тиф. Вши заели. Многим из нас пришлось расстаться с длинными косами. Мы, комсомолия, и то перестали улыбаться. Жила одна только мысль — ни черта, все переживем, только бы спасти революцию! О возвращении в Питер никто и не думал.

Под Веймарном в нашем отряде осталось только 18 человек. Кто был болен, кто ранен, кто убит. В братской могиле похоронили Зину Дмитриеву. В Ямбурге формируемся снова. Влиты новые силы. Идем дальше. Мы знаем, мы уверены — Юденичу конец.

Так было разорвано вражеское кольцо Царицына

Полковник старой армии. После Октябрьской революции перешел на сторону восставших. Член Коммунистической партии с 1918 года. В годы гражданской войны — командующий армиями, войсками Южного и Юго-Западного фронтов. Один из первых Маршалов Советского Союза.

Февраль 1919 года.

Наша линия обороны под Царицыном имела в радиусе в среднем не более 10 километров. Внутри этого кольца обороны был зажат героический Царицын.

Положение в кольце противника было критическим для дальнейшего существования Десятой армии. Она задыхалась. Если бы мы не поторопились разорвать окружавшее нас неприятельское кольцо, Десятая армия погибла бы несомненно.

Для меня было ясно, что единственной силой, способной спасти положение, была конница. Следовало обойти фронт противника и ударить по его тылам. А так как и противник мог одновременно с этим перейти в наступление на том участке, откуда снималась конница, то всю задуманную операцию следовало провести в возможно короткий срок.