Как в одном поселке

И только Василий Петрович, прочитав заметку, одобрительно хмыкнул. Именно он, желая как-то поощрить Купидона и Ксафана не позволивших сгореть его "детищу" - заводу, так оперативно, по телефону, скинул в редакцию "Плоскостей" сообщение о ночном пожаре, сочиненное им самим. И как он не старался, выдержать легкий стиль, которым обычно пользовались пришельцы из Рая, не удалось. В его повествовании все равно явно чувствовалась казенщина. Постоянная работа Главы администрации с документами наложила на манеру его изложения определенный канцелярский стиль, не присущий ни ангелу, ни божеству.

Правда, уже в следующем номере "Плоскостей" появилось логическое продолжение заметки, на сей раз сочиненной Купидоном:

"Мы уже информировали наших читателей о ночном пожаре в Волово. Теперь мы с радостью можем представить вам и мнение специалистов о происшествии: академик Борис Гальперин сумел очень оперативно расшифровать надпись, выжженную на спинке дивана.

Она гласит следующее: "Ну, Ксафан, ты даешь! Твое счастье, что у тебя уже нет хвоста!" Вот такая странная надпись, и опять что-то про хвост!

Надпись была сделана на древне арамейском языке, - следовало далее пояснение, но заметка на этом не заканчивалась:

Свое мнение по этому поводу высказал и знаменитый специалист по паропсихологическим явлениям - Кенин. Он считает, что возгорание носит паронормальный характер и является широко известным в узких кругах, как "огненный полтергейст". "Не обошлось тут без нечистой силы", - глубокомысленно заявил он и покачал лысеющей головой".

– А где ты откопал этого "лысеющего" Кенина?
– заинтересовался Ксафан.

– Можно подумать, что тебе не все равно?
– и бог любви рассмеялся.

– В, общем-то, действительно, - все равно. Мне просто интересно, как этот чернокнижник смог так быстро и четко определить в послании Буна, которое Лилиан с Мефистофелем умудрились успеть выжечь на диване, - происки нечистой силы?

– Вот, уж, в этом совсем нет ничего удивительного. Я просто подсказал ему это. А если честно, то никакого "лысеющего" Кенина в природе не существует. То есть, он существует, лишь, виртуально. Это моя гениальная выдумка. Чтобы привлечь еще большее внимание к газете твоей пассии. Видел бы ты, как она вчера рыдала, поминая тебя "добрыми словами". Зачем-то орала на меня, из-за того, что крыльев у тебя на данный момент - нет... И сильно подозревала, что хвост у тебя, все-таки, существует, - наябедничал, до сих пор обиженный на Анечку, Купидон. А что с него взять? Ведь, ребенок же. А дети, довольно часто, поступают именно так.

– Кстати, а куда ты его дел?
– спросил он для чего-то, а затем расхохотался, живо представив себе хвостатого ангела во всей красе. То есть, - с большими белыми ангельскими крыльями и с еще большим, похожим на крысиный, голым хвостом, волочащимся следом.

Впрочем, ответ на заданный им же вопрос, его совершенно не интересовал. Просто, как говорится, к слову пришлось. И только Ксафан собирался провести с вечно юным божеством воспитательную беседу, насчет того, что ябедничать нехорошо, и что тискать в газету небылицы, - еще хуже, как почувствовал прикосновение к своей ноге чего-то мягкого и теплого. Он невольно взглянул вниз и увидел... черного пуделя, прижавшегося к его ноге, как это обычно делают собаки, признав знакомого. Тот заискивающе заглядывал в его глаза и, приветствуя, слегка вилял хвостом.

– Фауст!? Это ты, что ли?..
– изумлению Ксафана не было предела.
– Ты, почему один? Где твои хозяева?
– спросил он, но потом понял, что вопрос был напрасным, потому что сам прекрасно знал, что и Мефистофель и Лилиан сидят в кутузке. Однако, расстраивать и без того огорченного отсутствием хозяина пса, сообщением о местонахождении его хозяев, не стал, и только спросил у Генриха, обратив внимание на его понурый вид и грустные глаза, - Ты, наверное, голодный?

– Очень!
– вырвалось у Генриха из глубины души, - Со вчерашнего дня ничего не ел. Живот - прямо подвело. И урчит в нем сильно. С трудом выбрался из дома: едва в форточку пролез... Хорошо еще, что живем на первом этаже, - жаловался пудель давнему приятелю.
– Они меня заперли, обещали, что скоро вернутся, а самих все нет и нет. Вот и пришлось пойти искать себе пропитание. Не умирать же, в конце концов, с голоду?..

– А это еще что за лохматое говорящее чучело?
– удивился Купидон, с неподдельным интересом разглядывая Генриха.

Надо сказать, до сего времени он ни разу не сталкивался с говорящими собаками. Ни на Земле, ни в Раю. Хотя... доподлинно и неизвестно, водятся ли псы в райских кущах? Или собачьего Рая не существует?

– А это еще что за нахальный субъект с крылышками?
– в свою очередь поинтересовался обиженный Генрих, когда его обозвали чучелом.
– На ангела, вроде, не тянет: слишком уж мелкий и несерьезный...

И Ксафану, прекрасно знавшему обоих, пришлось объяснять каждому, кто из них - кто, и почему здесь оказался.

– Так ты значит грешник, умудрившийся дать деру из Ада!?
– даже с некоторым восхищением произнес Купидон, узнав жизненную историю Генриха.
– Подобное, кажется, еще не удавалось никому.

Фауст тоже был удивлен, увидев юное божество с Олимпа. Во времена средневековья, в котором он прожил свою земную жизнь, святая инквизиция так боролась с идолопоклонством, что истории об Олимпийских богах на какое-то время были частично искоренены из сознания людей той эпохи. И даже Фауст, будучи ученым и имея под рукой Мефистофеля, выполнявшего все его прихоти, не познакомился со всеми ими и сейчас был сильно удивлен, что этот мальчуган, оказывается, являлся богом любви. Он, в свое время, хорошо усвоил, что браки совершаются на небесах, и даже не догадывался, что возникновение любви может зависеть от укола стрелы, пущенной этим малолетним оболтусом.

– Ну и что же теперь с тобой делать?
– несколько обреченно спросил у Генриха Ксафан.

Он, в отличие от многих, понимал, что бросить на произвол судьбы животное, оставшееся, хотя бы временно без хозяев, - нельзя. Иначе, какой же он ангел? Но и что делать с "осиротевшим" Генрихом, - тоже себе четко не представлял. Зато у Купидона уже был готов ответ на этот трудный вопрос. Он уже нашел выход из сложившейся ситуации.

– Слушай, а давай-ка, мы его пристроим к Анечке. Она тут мне сообщила, что ничего не знает о Мефистофеле. Я думаю, что Фауст сможет ей многое чего поведать о нем. Не правда ли?
– обратился Купидон сразу к обоим, - Во-первых, он сможет ликвидировать некоторые пробелы ее образования; а во-вторых, скрасит ее безрадостное существование во время твоего отсутствия. Ну, и, конечно же, она не даст ему умереть с голоду. Правда, я здорово придумал!..
– восхитился он собственной сообразительности.

Ксафан как-то неопределенно пожал плечами, но предложить что-нибудь лучшее, чем придумал Купидон, - не смог.

– Ну, что скажешь, лохматый грешник?
– спросил у Фауста Ксафан, - Ты согласен, какое-то время провести у нашей знакомой журналистки?

– Не стоит скромничать, - снова вклинился Купидон, обращаясь к Ксафану, - Разве она тебе просто знакомая журналистка? И только-то? Говори прямо. У моей пассии...

Тот зыркнул на языческое божество с большим желанием, чтобы Купидон заткнулся и не распространялся при посторонних об его отношениях с Анечкой, но вслух ничего не произнес.

– Еще бы, быть не согласному! Не умирать же мне тут от голода, в ожидании, когда объявятся хозяева, - радостно согласился на предложение Фауст.

Он не обратил никакого внимания на их перепалку. Сейчас забота о собственном благополучии была для него на первом месте. За несколько часов, пребывания в бесхозном состоянии, Генрих на своей шкуре испытал безрадостную участь брошенной собаки. Все так и норовили сделать ему какую-нибудь гадость. А особенно в этом старались мальчишки. Фауст так и не понял, за что в него кидали камни и палки. Почему некоторые старались его пнуть? Такого не случалось ни разу, когда он сытый и ухоженный, будучи в шикарном ошейнике с поводком, вышагивал рядом со своими хозяевами. А сейчас?..