Как в одном поселке

– Смотри-ка, еще молоко на губах не обсохло, усы и борода не отрасли, а уже умудрился проинспектировать, что находится под юбкой очаровательной дамы.

Этот, казалось бы, совсем невинный, укол буквально взбесил Купидона. Его божественная сущность воспротивилась тому, как посмел с ним говорить таким тоном какой-то смертный. Превратить того в соляную глыбу или заставить постоянно таскать камень в гору, чтобы тот снова и снова скатывался, (приблизительно так наказывали, ослушавшихся их, боги с Олимпа) - он не мог, да и смертный этот - им обоим был сейчас крайне необходим. А стрелять из лука, который Купидон повсюду таскал за собой - не имело никакого смысла. Уколы его стрел не являлись наказанием: они предназначались совсем для другого. Однако, моментально сделав надменное лицо, которое обычно всегда было смешливо, или, в крайнем случае, улыбчиво, он жестко произнес:

– Мне совершенно безразлично, что ты думаешь обо мне. Но сообщаю, что старше тебя, да и Ксафана тоже, по крайней мере на тысячелетия. Так что твои пассажи на счет моего юного возраста совершенно не обоснованы и абсолютно неуместны.

После этого заявления (по-другому эту тираду было назвать никак нельзя) он, гневно сверкнув очами, удалился, оставив Ксафана (который лучше него знал Лилиан) разъяснять Василию Петровичу чертову сущность Лилиан и адский смысл ее речей. Решив не терять времени зря, Купидон понесся в редакцию "Плоскостей" с очередной заметкой. Ввиду ссоры Ксафана с возлюбленной, ему пришлось взять на себя и эту работу, хотя раньше с той прекрасно справлялся, влюбленный в Главную редакторшу ангел.

За время прошедшее с первого посещения Купидоном этого местного оазиса средств массовой информации, помещение редакции сильно преобразилось. Увеличившийся в разы тираж "Плоскостей" позволил до неузнаваемости преобразить офис редакции местной газеты. Ремонт европейского класса, дизайнерские интерьеры, современная оргтехника. В общем, реорганизация, случившиеся в Волово, много поспособствовала буйному расцвету газеты "Плоскости", а в особенности, - ее офиса. Можно прямо сказать - тот стал буквально неузнаваемым.

Купидон заглянул в кабинет, на двери которого была прибита табличка: "Главный редактор Болтаева А.С." А.С. расшифровывалось, как Анна Сергеевна. Это был ее "позывной" для служебного пользования, то есть - для коллег, сотрудников и посетителей редакции. А для близких и знакомых она была просто Анечкой. По крайней мере, именно так называл ее влюбленный Ксафан.

За столом, то и дело смахивая сдобренные тушью слезы, плакала покинутая ангелом редакторша. По-видимому, рыдала она уже довольно долго, так как туши на ресницах осталось совсем немного, и след, оставляемый тою на щеках, был уже не черного, а бледно-серого цвета. Ее изящный носик распух и сделался красным, оттого что его бессчетное число, раз терли насквозь промокшим горючими солеными слезами носовым платком. В общем, увидев ее в таком виде, самому можно было разрыдаться от жалости и сострадания к человеку, обреченному на неразделенную любовь.

– Ну, и что ты так расквасилась?
– вместо приветствия спросил Купидон, с сочувствием взглянув на Анечку, но, не услышав ответа на свой вопрос, продолжил, - А ты думаешь, Ксафану легче? Ведь сама виновата, в случившемся. Вместо того, чтобы выяснить все сразу, - фыркнула, взбрыкнула, рассердилась, убежала... Ведь, надобно понять и его. Он, же, ангел...

Моментально изобразив на лице неприступность, Анечка произнесла со всей строгостью, на которую была способна, пребывая в столь плачевном состоянии:

– Посторонних прошу покинуть мой кабинет!
– и указала пальцем на дверь, но не получив на свой приказ ответной реакции, она скомандовала по-другому, - Закрой дверь с другой стороны, несносный мальчишка!

– Однако, когда и это не возымело никакого действия, она окончательно сорвалась, - Дурак... Идиот... И твой дружок - такой же недоделанный!..
– при последнем возгласе, внезапно слетевшем с ее уст, стало абсолютно ясно из-за кого и почему у нее такое настроение, - И никакой он не ангел, - со злобой произнесла она, - Потому что крыльев у него за спиной, лично я, - не видела, а хвост, думаю, - наверняка имеется...

– Ну, ты даешь...
– не ожидавший такого "бурного" приема и случайно получивший, предназначавшееся явно не ему, удивленно произнес Купидон, а следом задал вопрос, который вполне закономерно напрашивался после столь бурной встречи, - Ты всех своих посетителей встречаешь такими жуткими воплями? Или мне так досталось исключительно по знакомству?

– И нечего мне "тыкать"! Я не твоя подружка!
– злобно рявкнула она. Слезы, которые лились из ее глаз уже в течение нескольких часов, внезапно прекратились, и даже нос перестал так выделяться на ее лице, потому что от негодования оно стало таким же красным, каковым раньше был только нос, старательно отшлифованный просоленным слезами носовым платком.

– А я считаю, что любимая девушка моего друга, является и моей подругой тоже, - парировал Купидон, сделанное ею заявление, - И мне совсем не понятно, за что я получил от тебя столько всего "хорошего", хотя сам - ничего плохого тебе не сделал? Я, всего-то на всего, принес очередную заметку в твою газетку.
– Слово "газетку" он произнес уничижительно, чтобы хоть как-то задеть за живое и отомстить Анечке, сорвавшей на нем свой "праведный" гнев, - Газетенка твоя, по-моему, просто расцвела на наших опусах. Не правда ли?..
– с долей ехидства поинтересовался он.

Крыть было нечем. И Анечка, выплеснув на подвернувшуюся ей первой голову свое отвратительное настроение, как-то утихомирилась и, в глубине души, согласилась с Купидоном.

– Ладно, уж...
– примирительно произнесла она, - Давай сюда свой материал, и протянула руку, чтобы взять тот.

Купидон, порывшись в складках хитона, достал несколько аккуратно сложенных бумажек и, только ознакомившись с их содержанием и отобрав нужную, протянул ее Анечке.

– А там что?
– поинтересовалась она, указывая на остальные листы.

– Это тоже заметки в твою газетенку. Просто их время пока еще не пришло, - сообщил Купидон, - Но придет непременно, - обнадежил он ее тем, что ее периодическое издание, по крайней мере, еще какое-то время будет исправно получать от них интересующие читателей материалы.

Анечка бросила взгляд на заметку. Та была короткая и гласила следующее:

"Академик Борис Гальперин сделал удивительное открытие!!!
– это было выделено жирным шрифтом в качестве заголовка, а далее следовал текст заметки, которая сообщала что:

В надписи на странной плите, обнаруженной в Воловском пруду, содержится послание какому-то демону Буну. В ней ему предлагается что-то, каким-то образом исправить. Послание заканчивается странной угрозой: "Не сделаешь, - хвост намылю!". Интересные, однако, отношения существовали раньше!

Надпись на плите сделана на древне арамейском языке" - пояснялось в конце заметки.

От прочитанного, Анечкины глаза недоуменно округлились. Она потрясла, принесенным Купидоном листком перед его носом и строго спросила: