Калгари 88. Том 7
Шрифт:
На третьем, мужском этаже, фигурное катание смотрели тоже, причём сразу в двух комнатах. И у каждой из комнат, так же как на женском этаже, стояли парни в спортивных костюмах и смотрели на то, что происходит в телевизоре. Увидев двоих зелёных девчонок, идущих от лестницы, они очень удивились. Но всё-таки Арину, которая сейчас заканчивала прокат в телевизоре, они не узнали — сейчас макияж был смыт, да и волосы распущены и крупными локонами свободно падали на плечи.
Арина прошла к первой комнате и стеснительно прислонилась к стенке, но тут же почувствовала чувствительный тычок в спину от Соколовской, которая сама спряталась за неё. «Чё стоишь, мол, спрашивай! А я постою!».
— А… Серёжи
— Есть, — басом сказал рослый парень в спортивном костюме, со свёрнутым набок носом и прибитыми к черепу ушами. — Там сидит! Серый Николай! К тебе тут девчонки пришли!
— Да? Минутку! Ровно минутку! — крикнул из глубины комнаты знакомый голос.
Арина просунула голову внутрь и удивилась — картина абсолютно та же. Чёрно-белый телевизор на тумбочке, у которого сидят множество людей. Все, смотревшие фигурное катание, были парнями. Среди них сидел и Серёга Николаев. Сидел он прямо на полу перед телевизором, сложив ноги по-турецки и внимательно смотрел на экран. Ни одного слова не было слышно. Все внимательно наблюдали за происходящим на экране. Соколовская тут же просунула голову под плечо Арины и тоже уставилась внутрь комнаты.
Арина удивилась вниманию, с которым парни смотрят её прокат. Самой себе, со стороны, он уже не казался идеальным. Казалось: вот здесь могла бы получше проехать, из прыжка поинтереснее выезд сделать, во вращение посложнее зайти, на собачке попрямее ногу вытянуть. Идеального проката не существовало никогда и ни у кого. Никто ещё не откатался так, чтобы всё складывалось идеально. Даже ракурс съёмки играл большую роль. То, что казалось в текущем моменте хорошим, на видеокамере смотрелось совсем по-другому, и зачастую не в лучшую сторону.
Прокат закончился, и Серёга обернулся, чтобы посмотреть, кто там к нему пожаловал. В дверях виднелась кудрявая черноволосая голова Арины, а под ней — блондинистая голова Соколовской, зорко наблюдавшей за обстановкой в комнате. Серёга сильно удивился, но ничего не сказал. Быстро встал и вышел из комнаты.
— Привет! — улыбнулся Серёга и махнул рукой, отзывая фигуристок дальше от комнаты. — Очень рад вас видеть, девчонки. Не представляете, как. Но я понимаю, что просто так вы бы не пришли.
— Почему мы бы не пришли? — ухмыльнулась Соколовская. — Я пришла к тебе с одной просьбой, а кое-кто увязался со мной просто так!
— Ну что ты врёшь! — смущённо возразила покрасневшая Арина. — Это ты навязалась! Вот! Серёжа! У нас очень важное дело, а обратиться не к кому. Мы больше никого не знаем. А это нужно к завтрашнему дню сделать.
— Говори, — серьёзно сказал Серёга. — Чем могу, помогу.
— Мы поменяли концепцию показательного номера, — продолжая краснеть, сказала Арина. — Для этого нам нужно поменять музыкальное сопровождение. Склеить фонограмму. В общем, записать половину одной композиции и половину другой. В общем… короче… из двух сделать одну. Вот кассеты.
Арина показала три кассеты. И все они были очень хорошие, чтобы в случае чего не покоцать дорогую аудиотехнику! TDK и Maxell! 90-минутки!
— Ах, это… Да без проблем! — рассмеялся Серёжа. — Пройдёмте ко мне в комнату. К нам вся общага ходит.
Серёга махнул рукой, призывая идти за собой, и Арина на полусогнутых засеменила за парнем, отчаянно краснея. Но, конечно, как живёт Серёга, посмотреть хотелось — извечное женское любопытство. Обычно, когда Арина ездила на соревнования или сборы, иногда заходила к одногруппникам и другим фигуристам в гости, там было всё аккуратно сложено, ничего не висело на спинках кроватей и на стульях, как часто было у девчонок, старавшихся занять всю доступную
площадь, чтобы ничего не помять и не замарать. При этом у парней в комнатах не было индивидуальности — одна походила на другую. У девчонок наоборот: они везли с собой любимые игрушки, расставляя их везде, где можно. У каждой были любимые ручки, блокноты, наклейки на холодильники, картинки и тому подобная дребедень, придававшая комнате отчасти домашний вид.В комнате у Серёги было по-иному. Военный порядок! На плечиках в открытом шкафу висела военная форма и шинель. На подоконнике на трёхлитровую банку надета меховая шапка с кокардой. На тумбочке не было телевизора, зато стояла здоровенная двухкассетная магнитола с чёрным низом и серебристым верхом. Снизу виднелись четыре громадных динамика. Слева сверху два подкассетника. Слева большая шкала для приёма радиостанций. Под шкалой и сверху аппарата множество никелированных ручек и кнопок. На корпусе надпись Sharp. Аппарат выглядел очень солидно и дорого. Никакого сравнения с Вегой-328!
На стене висела прибитая полочка для книг, на которой аккуратно стояли в ряд несколько десятков кассет, в основном с названиями зарубежных рок-групп. Арина разглядела «Скорпионз», «Металлика», «Деф Леппард», «Блэк Саббат», «Кисс», «Куин», «Пинк Флойд», «Назарет». Кто-то в комнате был меломаном высокого класса! Во времена Арины эти рок-группы были седой классикой, однако сейчас, в 1986 году, считались ультрасовременной молодёжной музой. У здешнего любителя музыки даже не было записей с советским роком!
— Шарп 777-й! — благоговейно выдохнула Сколковская. — Это… Высший класс.
И верно… Аппарат, который стоял на тумбочке и блестел никелем, был самым модным, самым желаемым музыкальным аппаратом 1980-х годов, не только в СССР, но и во всём мире. Монстр из класса, которые позднее называли «бумбоксами» и «гетто-бластерами», которые грохотали на улицах Куинса и Гарлема, откуда и пошёл впоследствии хип-хоп. Аппарат такого класса стоил на Западе 600 долларов, что было очень дорого и недоступно каждому. В СССР, в комиссионках, такой аппарат стоил около 2000 рублей, что равнялось десятимесячной средней зарплате. И если этот факт Арине пока ещё был неизвестен, хотя она и видела, что аппарат выдающийся, то Соколовская из-за своей мажористости, знала толк в дорогих вещах, и конечно же, знала, как дорого стоит эта техника. Даже её «Панасоник» был достаточно заурядным двухкассетным аппаратом, и их за цену этого «Шарпа» можно было купить два.
— Ни фига себе! — восхищённо сказала Соколовская, уставившись на аппарат. — Крутая машина! Ты где такой взял? Офигеть!
— Это не мой, — покачал головой Серёга. — Парень знакомый, хоккеист, со мной живёт. Играл в хабаровском «Амуре», как на службу в армию пошёл, перетащили в ЦСКА, само собой. Батя у него моряком дальнего плавания в Находкинском порту. За границу часто ездит. Вот, подогнал сынишке.
— А где он сейчас? Он против не будет? — с опаской спросила Арина. — Чужим пользоваться как-то нехорошо.
— Он мировой парень… — улыбнулся Серёга. — Да и что значит — чужое? У друзей не может быть чужого! Я ему вот это даю иногда.
Серёга показал на фотоаппарат в чехле, лежавший на кровати.
— О… Ты и фотографировать умеешь? — с удивлением спросил Соколовская. — Ни фига себе… И проявляешь сам?
— Конечно, сам! — рассмеялся Серёга. — И фотографии сушу в ванной, обычно на ночь развешиваю, когда все спят.
Для Соколовской Серёга вообще поднялся до небес. Ладно, иметь в комнате крутой авторитетный магнитофон, пусть даже и не твой, но который ты можешь свободно слушать, но обладать фотоаппаратом, самому делать какие захочешь фотографии, а потом их проявлять и печатать — это был запредельный уровень авторитета и крутизны.