Камень ацтеков

— Лус, не надо отчаиваться, клянусь всем, что у меня есть — жизнью, удачей, своей душой, — мы сделаем все для того, чтобы тебя вытащить. В Картахене так же берут взятки, как в любом другом месте на свете. Потерпи еще немного, мы заплатим надзирателю, чтобы он тебя не обижал. Если требуют раскаяться в колдовстве — какая разница? Сделай это. Все это ненадолго, мы устроим тебе побег, дублоны взломают любые двери.

Лусия не слушала его.

— Питер! Питер! — бормотала она, и в голосе уже не было ничего, кроме сумасшествия.

Баррет напрасно пытался поймать блуждающий взгляд Сармиенто. «Господи, она смотрит на меня и меня не видит и зовет. Все бесполезно. Лус не слышит убеждений, ее рассудок разрушен болью». Он повернулся и пошел наверх, к солнцу.

— Питер! Питер! — неслось вслед.

«Что, если бы Пэм оказалась по ту сторону решетки? — подумал Баррет. — Я бы сломал засов, взял нож у тюремщика и дрался с инквизиторами до конца, и плевать, что в этой драке победить невозможно».

— Питер!

Он уже не слышал крика Сармиенто, когда резная дверь дворца инквизиции захлопнулась за его спиной.

Прошло несколько дней, и ничего не изменилось. Баррет перепрятал бочонок с золотом в надежном месте и тихо, стараясь оставаться незаметным, жил в задней комнате портовой таверны. Хозяин молчал и так же молча брал деньги. Через неделю после беседы с инквизитором Картахены англичанин снова встретил де Ланду.

— Так ты не уплыл в Лиму, как собирался?

— Не нашлось подходящего корабля. Я уже точно знаю, что ты жив и пока что выкрутился. Может быть, опасность миновала и для меня. По этому случаю возьми назад свой прощальный подарок.

Питер хмыкнул, забрал у Эрнандо кружку и тут же наполнил ее жидким вином.

— Что скажешь еще?

— Дуракам везет.

— Поясни свои соображения.

— Монахи Трибунала — известные казуисты. Они привыкли иметь дело с умницами-еретиками. Тебе повезло в том, что ты дурак, друг мой. Твои бесконечные «нет» и «не знаю» защитили тебя лучше адвоката. Однако не обольщайся. Твое дело могут возобновить в любой момент. Возможно, тебя оставили в живых как приманку для еретиков Картахены.

— Иди к черту.

— Хорошее направление. Куда мне еще бежать?

— В Лиму, как собирался.

— В случае чего они достанут меня и в вице-королевстве Перу. От их руки нет защиты.

— Что-то твое мнение стало слишком часто меняться.

— Я ведь болен, Питер, — грустно признался де Ланда. — Не знаю что, но что-то изнутри пожирает мой мозг. Я стал мало спать, то ли это проклятие бога Камаштли, которого я обокрал, ли попросту близится возвратная лихорадка.

— Давно так?

— После Теночтитлана. Наверное, Лусия могла бы вылечить меня.

— Спаси Лусию, и я уговорю ее заняться твоей головой.

— Бог мой! Я уже объяснил тебе, что подобное невозможно…

Они сидели за общим столом, у Баррета уже не было сил ни на ненависть, ни на ревность. Влечения к Сармиенто он тоже не чувствовал — только грустную жалость.

«Это судьба, — подумал он. — Поход в индейский город кое-что изменил. Чудеса, вроде вмешательства бога, не случаются просто так, за все приходится платить. Вот и заплатим».

И Ланда пьяно кивнул, будто соглашаясь с чужими, так и не высказанными мыслями.

Глава 14. Дело веры

В ранний час, в третье воскресенье месяца, ворота дворца картахенской инквизиции отворились.

Первым под утреннее небо выбрался доминиканец в черном плаще. Он высоко поднял зеленый крест, прикрытый тонкой траурной вуалью. Ветер с моря шевелил ее. Следом на площадь выбрались вооруженные члены братства помощников инквизиции. Потом появился служка с небольшим колокольчиком, четверо слуг вынесли шитый золотом балдахин, и маленький седой священник в малиновой рясе укрылся в его тени. Толпа при виде процессии почтительно опускалась на колени, особо набожные рьяно били себя в грудь.

— А вот еретичку ведут!

Кричали по ошибке — на самом деле осужденная еще не показывалась. Медленно, торжественно прошел еще один отряд вооруженных «братьев».

Толпа терпеливо ждала, почтительный страх витал над местом, в задних рядах приглушенно переговаривались.

— Если ее отдадут для сожжения, быть может, падеж овец прекратится.

— Смотрите, ведут.

Показались еще двое доминиканцев в черно-белом. За высокими силуэтами терялась фигурка осужденной, издали едва удавалось рассмотреть желтый балахон — санбенито. Женщина шла босиком.

— На ткани нарисован огонь, значит, она так и не раскаялась.

Когда-то еретичка была настоящей красавицей, но сейчас от ее привлекательности не осталось ничего. Густые волосы обрезали. Бледные щеки запали, под глазами залегли черные круги. Ведьма смотрела мимо доминиканцев, мимо светской стражи — в толпу, словно искала там кого-то.

Городская стража неспешно ехала вслед за кортежем.

— А вот и он собственной персоной, святой отец.

— Кто?

— Главный инквизитор нашей Картахены.

Доминиканец с седыми висками подбадривал мула пятками. Сытые бока животного покрывала черная попона.

— А рядом с ним Мунтрала, лучший друг инквизиции.

Пронесли стяг Трибунала с изображением оливы и меча.

— Помосты для церемонии сколачивали всю ночь.

— Смотрите, смотрите!

Женщину решительно втащили наверх. Должно быть, она по ошибке посчитала, что наступил момент казни, потому что слабо забилась в руках монахов. Еретичку потянули за цепь на запястьях и усадили на высокий табурет, по бокам расположилась стража.

Второй помост, возведенный напротив, постепенно заполнился людьми. Там, возле специально устроенного алтаря, уже зажигали свечи. Доминиканец-инквизитор и два нотариуса Святой палаты степенно взошли наверх.

Люди ждали, не смея чем-нибудь нарушить торжественный ход церемонии. Священник в малиновой сутане низким надтреснутым голосом читал положенные псалмы. Прохлада раннего утра сменилась дневной жарой, зной накрыл площадь, оба помоста и терпеливое скопище людей.

Уже дочитали «Pater noster», пропели «Agnus Dei», судьи словно бы забыли про осужденную, она, не в силах терпеть медленную агонию, сползала на доски помоста ничком. Один из альгвасилов подхватил женщину под мышки и усадил обратно. Церемония продолжилась, священник в малиновой сутане мягко заговорил о покаянии и прощении — получилось красиво. В толпе растрогались.