Канцтовары Цубаки
Шрифт:
— Ну, тогда я буду в самый раз! Значит, завтрак на углях, согласна?
— Отлично! Запекать, наверное, лучше в фольге?
— Я поняла! Ну, тогда сейчас все принесу… Надо же! Благодаря Поппо-тян еще один денек превратился в маленький праздник… Спасибо тебе!
— Взаимно!
Я снова подняла голову, но госпожи Барбары уже не увидела.
Гора из писем горела хорошо, прощание с ними шло по плану.
Вскоре появилась госпожа Барбара со всякой снедью для запекания. Так прощальный костер превратился еще и в жаровню кулинаров-экспериментаторов.
Рисовые колобки, баумкухен, картофель, сыр камамбер, жареный рыбный фарш с овощами сацуагэ,
Оттого ли, что их вовремя сняли с огня, кожица с картофелин слезала сама, а внутри они были мягкими и рассыпчатыми — идеально подавать со сметаной. Мы накинулись на них своими палочками, заедая то булками, то онигири. Но с сацуагэ оказалось вкуснее всего.
— Ах… Марьяж! — с улыбкой воскликнула госпожа Барбара. — Идеальные сочетания!
— Сразу хочется белого вина… — невольно замечаю я.
— Да и шампанское подошло бы, не так ли? — тут же оживилась она. — Послушай, у меня с прошлого года хранится бутылка шампанского, подаренная мне на Рождество! Поппо-тян, ты как? Выпьешь немного?
— Что… сейчас?
— Ну, иногда себе можно позволить, чего ты? Там всего по бокалу на нос!
С криками «ура!» госпожа Барбара скрылась в доме. Но не успела я оглянуться, как она уже вновь стояла передо мной с маленькой бутылкой шампанского и двумя бокалами наперевес.
Так сожжение писем неожиданно превратилось в жизнерадостный пикничок.
Пробка вылетела с ласковым щелком.
— Какая вкуснотища… — протянула я, пригубив из бокала.
— Как здорово жить! — с пафосом подхватила госпожа Барбара.
Я продолжала жечь письма — подкладывала в костер очередные, помахивая веером.
— Так ты что же, сжигаешь старые письма? — осенило ее наконец.
— Именно так.
— И все эти письма писались тебе?
— Ну что вы! Не лично мне. Их просто отправляли на мое имя.
«Письмо № 113» от Наставницы к Сэйко-сан в этом костре не горело. С этим письмом я решила побыть еще немного — и оставила его в бумажном пакете от Аньоло.
— Вот оно что! А я уж было подумала, что ты у нас популярна, как телезвезда!
— Да что вы! Я за всю жизнь столько писем не получала… Я что, молодежный кумир?
— О чем ты? — Госпожа Барбара гордо поджала губы. — Для Камакуры, Поппо-тян, ты самый настоящий кумир!
Я не поняла, что она имеет в виду, и промолчала.
Почему-то, когда смотришь на горящий огонь, разговаривать не особо хочется. Зато можно слушать друг друга сердцем.
Соловей вдалеке продолжал свои упражнения.
О-кей, о-кей, о-кей…
Просто «бандзай» какой-то, усмехаюсь я [70] .
— Решено, — вдруг сказала госпожа Барбара. — Можно я сожгу здесь одно из своих?
— Вы о письме?
— Ну да.
Я кивнула, и она, легонько поднявшись, опять удалилась в дом. Мне вдруг почудилось, будто глаза ее подернулись каким-то странным сиянием. Хотя, возможно, то были просто слезы.
В ожидании госпожи Барбары меня посетило нечто вроде фантастического дежавю. Дело было в камамбере. Именно про него писала Наставница своей подруге в Италию. А уже на эту сцену наложился камамбер от госпожи Барбары.
70
Бандзай (яп. ??, букв.
«10 тыс. лет процветания») — японское «да здравствует!». Традиционное японское пожелание для восхваления кого-либо или чего-либо. На войне — «ура!»И хотя к Наставнице, своей кровной родне, я так и не сумела стать хотя бы немного добрее, с госпожой Барбарой из соседнего дома я завтракала камамбером, и сердце мое припевало от благодарности и любви.
Наставница же, как выяснилось, могла изливать свою душу в письмах к той, кого не встречала ни разу в жизни. Каждая из нас будто подстроилась под кого-то еще…
— Вот!
Через пару минут госпожа Барбара вернулась. Письмо в коричневом конверте она с огромной бережностью держала обеими руками.
— Как же заветно я его берегла! Но, видно, пришло время выпустить его на волю… Слишком уж оно печальное. Возможно, самое несчастное письмо на свете.
— Вы уверены?
— Да, конечно. Я уже все решила.
Когда она передавала мне коричневый конверт, из-под открытого уголка показалось что-то похожее на прядь волос.
— Я поняла вас. Так простимся же с ним от чистого сердца! — объявила я и бросила письмо в огонь.
— Большое тебе спасибо, — услышала я.
Письмо, которое она так заветно берегла, обратилось в пепел почти мгновенно. Так, будто само не могло дождаться, когда это с ним случится.
— Ну вот! Просто камень с души! А то всё меня отпускать не хотело… вот здесь. — Она похлопала ладонью по груди.
— Госпожа Барбара! А когда вы в своей жизни были счастливее всего? — неожиданно для себя спросила я.
— Да прямо сейчас! — ответила она моментально.
Другого ответа я от нее не ждала.
— Это да, — согласилась я. — Прямо сейчас — это самое счастливое время!
Я вовсе не собиралась подыгрывать ей. Просто сама считала так же в глубине души.
Мы с госпожой Барбарой — «друзья через стенку». И уже одно это, возможно, заключает в себе огромный смысл. И точно так же возможно, что это она — уже там, на небесах, — срежиссировала все так, чтобы мы с госпожой Барбарой подружились.
Мне же на вопрос «а что ты сделала для нее?» куда проще вспомнить все то, чего я для нее не сделала.
И все-таки, может, еще не поздно?
Так думала я, пока госпожа Барбара сидела со мною рядом и, беззаботно болтая ногами, жевала камамбер.
ВЕСНА
…прочитала я то, что извлекла из почтового ящика.
Буковки хираганы — корявые, детские. Чуть не половина из них — задом наперед. Кто же — и как — умудрился доставить такое сюда?
Отправителя, впрочем, я вычислила почти сразу. Кюпи-тян! Нацарапала это разноцветными карандашами на изнанке листочка для оригами и, надписав конверт лаконичным «Для Попо», подсунула мне в почтовый ящик.
Слишком уж много букв в зеркальном виде. То самое «зеркальное расстройство», которым и знаменита на весь город Кюпи-тян. Та пятилетняя малявочка, что в последнее время иногда заглядывает ко мне.
Едва я вскрыла конверт, из него тут же повеяло чем-то сладким. Шоколад? Буквы большие, разлапистые. На обороте — картинка, намалеванная зеленым и красным фломастерами. Цветущий тюльпан.