Капитуляция
Шрифт:
— Я вас не осуждаю. Любой предпочтет роскошь стесненным обстоятельствам.
Его взгляд помрачнел.
— В некотором смысле, наши жизни развивались противоположными курсами, не так ли?
Эвелин подумала о том, в какой роскоши они с Анри жили перед революцией.
— Мне повезло выйти замуж за Анри. Теперь я вернулась к менее завидным условиям. — Она повела плечами, словно выражая безразличие. Но вы, впрочем, заслужили роскошную жизнь.
— И вы не смотрите на меня свысока, — шутливо подхватил Джек, но тут же снова стал серьезным. — Никто никогда не знает, что уготовит жизнь.
Он жестом пригласил попробовать салат из холодного, сваренного на слабом огне лосося.
— Угощайтесь, прошу вас.
Замечание Джека удивило Эвелин. Он уже не первый раз столь оптимистично высказывался по поводу её будущего. Она улыбнулась, вдруг ощутив приступ сильного голода, и отправила в рот кусочек. Рыба была очень вкусной, и какое-то время они просто ели, довольно сосредоточенно, в полной тишине. Уплетя половину тарелки, Эвелин вздохнула, отложила приборы и сделала глоток вина.
— Это, наверное, лучший лосось, которого я когда-либо ела.
— Я ведь говорил вам, — отозвался Джек, — что у меня исключительно талантливый повар.
Он продолжал есть, а Эвелин внимательно наблюдала за ним, гадая, как же объяснить его странный тон, его многозначительные взгляды. Уж не думает ли он соблазнить её после ужина? Или это её саму поглощали недозволенные мысли? Разве он не говорил, какой красивой её считает, не повторял это снова и снова? Эвелин подумала о том, что между ними явно возникла напряженность, которую невозможно было игнорировать.
А что, если он действительно оказывал ей знаки внимания? Могла ли Эвелин решительно отказать ему? Да и хотела ли она когда-либо отвергать его?
Когда Джек покончил со своей порцией, а Эвелин уже не смогла доесть свою, их тарелки унесли.
— О чем вы призадумались? — спросил он.
Эвелин почувствовала, как покраснела.
— Похоже, у вас здесь есть все предметы роскоши, которые только можно себе представить, тогда как сам остров кажется таким пустынным…
Джек уставился на неё, и Эвелин почувствовала: он понимает, что на самом деле она думает совершенно о другом.
— Да, остров пустынный. И именно поэтому такое множество пиратов и контрабандистов останавливалось тут, как у себя дома.
— Почему же этот остров безопасен для них — и для вас? — поинтересовалась Эвелин. — Я бы, напротив, сочла его опасным. Вы живете в изоляции и так близко от берега…
Джек откинулся на стуле, положив большую сильную ладонь на стол и небрежно растопырив пальцы.
— Если сюда решит приблизиться какое-нибудь судно, мы сразу сможем его увидеть. И убежать. — Джек улыбнулся Эвелин, лениво развалившись на стуле. Он допил вино, и слуга тут же налил ему другой бокал.
В этот момент Джек, даже изысканно одетый, напомнил ей большого ягуара, греющегося на солнышке.
Его манера держаться тоже изменилась. Он стал более раскованным, и его пристальный взгляд теперь неотрывно следил за ней.
— На вахте всегда стоят двое дозорных. Никто не сможет пристать к этому берегу без моего ведома.
— Властям, разумеется, известно, что вы здесь?
— Документы на этот дом оформлены не на мое имя.
Естественно,
в бумаге о собственности значится имя какого-нибудь друга или псевдоним. В противном случае представители власти заявились бы сюда в поисках Джека. Попивая вино, Эвелин вспомнила их недавнее плавание.— Вы ненавидите убегать.
— Совершенно верно.
— Вы с удовольствием вступили бы в сражение с французами.
Джек медленно расплылся в улыбке.
— Ничто не доставило бы мне большее наслаждение, — подтвердил он, но потом устремил на Эвелин недвусмысленный взгляд и уже без улыбки добавил: — Почти ничто.
Эвелин взглянула Джеку в глаза. Неужели она верно его поняла? Теперь он говорил так серьезно…
Джек отвел взгляд и вдруг резко забарабанил пальцами по столу, словно вне себя от беспокойства.
— Я не хочу показаться грубым, — после долгой паузы произнес он. — И высоко ценю то, что вы согласились стать моей гостьей. Я наслаждаюсь вашим обществом.
— Вы не грубы, — заверила Эвелин, хотя почти не сомневалась, что Джек думал о страсти, которая их связывала и которая всё ещё ощущалась между ними. Снова повисла неловкая пауза, и, чтобы прервать её, Эвелин спросила: — Джек, я не могу понять, с какой стати французскому флоту гнаться за вами?
Он задумчиво повертел в руках бокал, и на какое-то мгновение Эвелин показалось, что Джек уйдет от ответа, точно так же, как сделал это на борту своего судна.
— Сейчас — военное время, — помолчав, промолвил он. — Каждый вызывает подозрения. Во Франции есть места, где я могу проплыть довольно легко, но в других случаях меня тщательно проверяют, как и всех, кто не имеет отношения к французскому флоту.
Эвелин показалось, что в его объяснении был некоторый смысл.
— Если вы рискуете жизнью, прорывая британскую блокаду, то поступаете нечестно.
Он безрадостно засмеялся:
— Во время войны нет ничего честного, и я-то сам считаю, что прорываю французскую блокаду. Их флот так жалок — мне ничего не стоит обставить их!
Эвелин вдруг вспомнилось замечание Тревельяна о том, что Грейстоун был шпионом, причем, возможно, работал на обе стороны. Она опустила глаза, избегая встречаться с его буравящим взглядом, взяла бокал и сделала глоток.
— В чем дело? — тихо спросил Джек.
«Не стоит портить вечер, обвиняя его в шпионаже», — отчаянно мелькнуло в голове Эвелин.
— Эта война когда-нибудь закончится?
Джек странно посмотрел на неё, ясно осознавая, что она нарочно сменила тему разговора.
— Рано или поздно все войны заканчиваются, — ответил он. — Весь вопрос заключается в том, кто одержит победу и кто потерпит поражение.
Перед ними появилось ещё больше тарелок, на сей раз с рульками ягненка, с картофелем и овощами. Аппетитный аромат ягненка, жаренного с тимьяном, наполнил комнату. Время для подачи основного блюда было выбрано идеально, ведь разговор о войне мог испортить вечер. На этот раз они довольно долго поглощали пищу в тишине.
Покончив с блюдом и осознав, что не в силах съесть больше ни единого кусочка, Эвелин взглянула на Джека. Он тоже утолил голод, отложил столовые приборы и вздохнул. Потом посмотрел на неё и улыбнулся.