Караул под «ёлочкой»
Шрифт:
– Болтун - находка для шпиона, - краснея, отрезал Макарьев, и шутя ткнул Кузина кулаком в бедро.
– Так его, Антошка!
– голова Женьки Шестюка высунулась со второго этажа стапеля:
– Бей трепача!
Кузин погрозил Шестюку пальцем, кашлянул и фальцетом запел:
– Выходите, девки, замуж
За Виталю Кузина -
У Витали Кузина
Большая кукурузина!
Все, кто находился в этот момент около испытательного стенда, прыснули со смеху.
Майор Михайленко, вытирая выступившие на глазах от смеха слезы, с наигранной строгостью рявкнул:
– Кончай бардак, инженеры!
Антон, чутко уловив смену настроения майора, повернулся к Виктору Ивановичу и отчеканил:
– Товарищ майор, испытательная схема для проверки герметичности стыковочного узла собрана!
Михайленко удовлетворенно кивнул и поднес к губам микрофон переговорного устройства:
– Первый расчет! Вы готовы? Эй!
– Готовы, Виктор Иванович!
– отозвался с четвертого этажа стенда Беланов, высунувшись над перилами ограждения.
– Не насилуй микрофон, связь опять барахлит!
– Проклятье!
– Михайленко гневно сжал губы и в сердцах швырнул микрофон на стул.
– Мужики, ну когда же у нас будет хоть какой-то порядок? Надоело уже все это безобразие!
Виктор Иванович Михайленко обладал ярко выраженным холерическим темпераментом. Малейшая неувязка во время испытательных работ могла резко изменить его настроение и привести Виктора Ивановича в состояние едва ли не бешенства. Смуглое лицо майора наливалось кровью, глаза сужались, а крючковатый нос становился похожим на клюв готовящегося атаковать добычу орла. Требовалось хорошее знание психологии, чтобы вовремя утихомирить готового взорваться Виктора Ивановича. Поэтому подполковник Доцинов неспроста во время испытательных работ всегда сводил вместе Михайленко и Кузина. Только веселая безмятежность Виталика Кузина могла вовремя погасить воспламенявшегося темпераментного майора.
– Крепись, Иваныч!
– Кузин вовремя вынырнул откуда-то из-за стенда и похлопал Михайленко по плечу.
– Сам знаешь, техника в зале давным-давно выработала свой ресурс, а финансы как всегда поют романсы... Так что, давай, отрабатывай командирский голос!
– Антон, подключай питание!
– остывая, распорядился Михайленко и, сложив руки рупором, гаркнул:
– Эй, наверху! Беланов! Включаюсь в сеть!
– Понял!
– светловолосая голова Олега снова показалась над перилами ограждения на четвертом этаже.
– Начинай!
Макарьев взял в руки тяжелую металлическую вилку и направился к распределительному щиту. Толстый, похожий на огромных размеров змею, электрический кабель постепенно разматывался из кольцевой бухты и волочился за ним.
– Внимание, включаюсь!
– Антон остановился у электрощита. Он приподнял вилку на высоту груди и поднес к розетке. Очередной виток электрокабеля сполз с бухты. Упругая волна прошла по змеевидному телу, выворачивая запаянный в пластиковую изоляцию провод. Металлическая вилка на конце кабеля, словно живая, рванулась из рук Антона. Макарьев едва успел перехватить неожиданно высвободившийся электрокабель, левой рукой поймав его уже в воздухе за пластиковую оплетку почти у самой горловины металлической вилки. Может быть, именно это судорожное движение и спасло Макарьеву жизнь.
Вилка, всего лишь на доли секунды выскочившая из рук Макарьева, коснулась корпуса розетки. Мощный бело-голубой электрический
разряд молнией полыхнул между металлическими корпусами вилки и розетки. Антон шарахнулся назад, зацепился ногой за размотавшийся по полу кабель и, уже в падении ударившись затылком об стальной угол гелиевого течеискателя, рухнул на спину. Он еще успел увидеть летящие над головой яркие желто-оранжевые искры, прежде чем весь мир вокруг него завертелся в беспорядочном танце и погрузился в вязкую пелену мрака....Он был без сознания всего пару минут. Макарьев открыл глаза и увидел в вышине над собой яркие размытые пятна, а чуть ниже - раскачивающиеся из стороны в сторону и непрестанно смешивающиеся друг с другом розовые и салатно-зеленые лоскуты. Звуки исчезли, уши словно заложило плотной ватой.
Макарьев зажмурился и снова открыл глаза. Зрение постепенно стало восстанавливаться, пятна и лоскуты приобретать четкие очертания, превращаясь в горящие под потолком неоновые лампы и склонившиеся над лейтенантом испуганные лица испытателей. Несколькими секундами позже вернулся слух. А потом пришла тупая боль в области затылка.
– Смотрите, он открыл глаза! Кажется, приходит в себя.
– Где врач?
– рявкнул чей-то бас почти над самым ухом.
– Врача сюда, черт возьми!
– Он дышит?
– тряским испуганным голосом спросили слева вверху.
– Может попробовать искусственное дыхание?
Макарьев замычал и покачал головой. Затылок отозвался тупой и ноющей болью. Антон оперся руками об пол и сделал попытку приподняться:
– Не надо врача. Я сейчас встану.
Губы стали чужими, невероятно пухлыми и бесчувственно - деревянными. Голос звучал хрипло и сдавлено.
– Лежи, Антон, лежи, - Макарьев узнал голос Петровина. Подполковник придержал лейтенанта за плечи.
– Пусть врач тебя сначала посмотрит, тогда и встанешь...
– Гляди, какая ссадина у него на затылке, - громко зашептали сзади.
– И крови много!
Антон скользнул взглядом по сгрудившимся над ним людям:
– Да все нормально, ребята... Голова только немного болит...
Кто-то с трудом пытался протиснуться сквозь собравшихся вокруг Макарьева испытателей.
– Врач? Нет? Ах, да... Пропустите...
Решительно раздвинув в стороны испытателей, Ульяна Соронина опустилась на колени рядом с Макарьевым:
– Антон, Антошка... Ты меня слышишь?
– Конечно, слышу. И даже вижу, - Макарьев сфокусировал взгляд на испуганном, мертвенно-бледном лице девушки и сделал попытку улыбнуться. Улыбка на одеревеневших губах получилась жалкой и едва заметной.
– Живой, - облегченно выдохнула Ульяна. Ее глаза наполнились влагой, и крупные капли слез медленно покатились по щекам.
– Живой... Антошка...
25.
3 сентября 1988 года.
Околоземная орбита, космическая станция «Мир».
– Я, уважаемые коллеги, скоро утрачу все навыки практикующего врача, - Полинов скатал в трубку бумажные ленты кардиограмм и сунул их за поясок крепления на настенной панели.
– Неужели нельзя хотя бы раз в месяц кому-нибудь из вас четверых схватить самый простой насморк, а? Нельзя же быть все время абсолютно здоровыми! Это подозрительно, в конце-то концов!