Карл VII. Жизнь и политика

Простые люди чувствуют себя как перегруженный осел или мишень, в которую все норовят попасть. "Каждый имеет над ними столько прав, сколько дает ему сила", "честный труд потерял всякий смысл", "все стали добычей, которую не защищает меч". Люди которые должны защищать народ воюют против него, хотя именно он и платит им жалованье. Земля лежит в запустении, страна обезлюдела. Грабеж приносит больше, чем "честная война". Трудящиеся являющиеся основой королевства, без которой дворяне и духовенство не могут полноценно существовать, в отчаянии жду смерти, тогда как "неумеренная пышность" вельмож разрушила королевские финансы. Голос народа "подобен крику чаек, кружащих над бурным морем".

Среди упреков рыцаря простолюдинам проскальзывает мысль, которая может показаться неожиданной, что в течение тридцати лет, до начала войны (в период 1380–1410 гг.), они знали "великую сладость мира, справедливость" и изобилие мирских благ. И все же этот пресыщенный народ восставал против своего государя, роптал на своих господ, показал себя "легковерным", "склонным к беззаконию", неблагодарным по отношению к Богу. Народ "сбился с пути" из-за своего благосостояния. И город, который показал себя самым непокорным, как раз тот, кто "собрал навар с труда" остального королевства. Этот упрек является явным выпадом в сторону парижан, присутствующий и в других произведениях. И вот эти люди (несомненно, рыцарь имеет ввиду именно парижских буржуа) спокойно живут дома, вдали от войны, ее опасностей и испытаний. Поэтому они должны платить налоги, так как дворянство не может воевать без обеспечения. Что касается мародеров, неизбежных во время любой войны, то многие из них не благородного, а низкого происхождения. Из уст рыцаря звучит даже целый экономический диагноз, несомненно, отражающий чувства многих дворян: "Для народа выгодно, иметь кошелек подобный цистерне, в которую стекаются потоки всех богатств этого королевства, тогда как из-за войны казна знати и духовенства войны истощилась", учитывая еще и слабую монету и, следовательно, снижение арендной платы и высокую стоимостью продовольствия и труда. Другими словами, главными бенефициарами разразившегося кризиса стали простые люди, а не рантье, будь то дворяне или нет. Более того, если нужно противостоять врагу, то делать это нужно не очертя голову, как того хочет народ, а с умом, без "гибельной" поспешности, которая стала причиной катастрофы в Азенкуре: "Полководец заслуживает большей чести и похвалы за то, что он мудро предпочитает отступить и спасти и сохранить свою армию в целости, когда это необходимо, чем за то, что он из-за своей чрезмерной отваги подвергает своих людей риску больших потерь". Осторожность и умеренность, в манере знаменитого Квинта Фабия Кунктатора, должны преобладать над безрассудной храбростью.

Вывести мораль дебатов было предоставлено духовенству, которое в кои-то веки было избавлено от критики. Автор воспользовался этим, чтобы произнести панегирик Дофину: "Мы видим юного принца извергнутого яростью и смутой из королевского дома, сыном и наследником которого он является, воюющего против своих врагов, атакуемого мечом и словесными нападками разжигателями войны, испытывающего недоверие собственных подданных, покинутого главными сановниками, которыми он должен был бы гордиться, лишенного сокровищ, окруженного мятежными крепостями", и, несмотря на все это, он "с состраданием, разумом и усердием" пытается исправить положение. И даже простые люди, крестьяне, это осознают.

Основная проблема заключается в финансах: "Финансы, которые имеет наш государь, поступают не из доходов [не взимаются с реального дохода], но пополняются благодаря трудолюбию и усердию" (мы бы сказали, посредством уловок). Но расходы в нынешних обстоятельствах слишком велики, это "настоящая пропасть, которая все поглощает", потому что "тот, кто ведет войну, не может скопить ни одной суммы, будь его доход мал или велик" (невозможно спланировать и контролировать военный бюджет). Королевский домен частично оккупирован врагами, частично разграблен. Военные налоги, которые раньше взимались, полностью отменены, и это объясняется "облегчением положения народа". И все же, чтобы вести войну и поддерживать общественное благо, деньги необходимы: "Жалование солдатам, рента сеньоров, военное снаряжение, расходы на флот, посольства, подарки иностранным правителям, дары тем кто верно служит и активно помогает". Все это требует восстановления военного налога, как во времена Карла V (и возвращения к сильной монете).

Второй проблемой является анархия в армии. Чтобы исправить это (все авторы того времени были с этим согласны), необходимо восстановить "рыцарскую дисциплину": "А что есть рыцарская дисциплина, если не исполнение и соблюдение приказа полководца для общественной пользы?" Великолепное определение. Но мы далеки от этого, потому что "каждый хочет быть главой компании и самостоятельным лидером, а капитанов и командиров так много, что им с трудом удается найти себе солдат или слуг". Профессия воина стала слишком популярной. В прошлом никто не мог считаться воином, если не проявил себя на "службе суверену", "никто не получал жалование, если честно в бою не брал пленников". Теперь же "умения владеть мечом и носить хауберк достаточно, чтобы стать капитаном". Не хватает также трезвости и аскетизма, хотя "мы видим нашего принца, который в течение четырех лет трудится не покладая рук без отдыха и перерыва, мы видим иностранцев, союзных нашему королевству, которые пересекли море, чтобы прийти к нам на помощь в наших невзгодах" (имеются в виду шотландцы). Следствием неурядиц во французском военном сословии стало то, что война ведется людьми, которые служат за деньги, а не по долгу и обязанности, людьми, у которых нет ни земли, ни дома, и поэтому они прибегают к грабежу. Не говоря уже о всеобщем высокомерии. Часто можно услышать: "Я ни за что не стану служить под началом такого-то, ибо мой отец никогда не был под ним". И все же военачальниками должны быть не те кто обладает древней родословной "но те, кому Бог, их чувства или их доблесть, а также благосклонность государя дают это право". Повиновение должно оказываться не человеку в соответствии с его рождением, а "достойному занимать должность, способному командовать и поддерживать рыцарскую дисциплину, которые каждый дворянин должен предпочитать любой другой чести". Но сейчас исчез даже страх перед позором. Следует помнить: "В домах знати, как и в армии принца, должны поддерживаться рыцарская дисциплина и страх потери чести". Это путь к спасению.

В своем заключительном слове рыцарь подчеркивает важность роли того, кто стоит во главе государства: разве Карл Великий не породил таких доблестных рыцарей как Роланд, Оливье и Ожье, а Карл V такого полководца как Бертран Дю Геклен? При этом государь должен проявить милосердие и гуманность. Со временем вместо зависти, мести и обиды, естественных плодов жестокости, придут уверенность, смелость и постоянство (не говоря прямо, автор обвиняет здесь поведение некоторых арманьяков).

На этом дискуссия, по приказу Франции, заканчивается и она требует изложить все выше сказанное в письменном виде. Что и сделал Ален Шартье: Бог "не дал ему ни силы тела, ни умения владеть оружием", поэтому он должен служить общественному делу своим пером [146] .

Финансовые ресурсы

Четырехголосая ивектива была не только прекрасным литературным произведением. Она также стала, по-своему, программой управления, причем в двойной перспективе: истинный наследник Франции должен был сохранить свое господство в том виде, в котором оно было так хорошо сформировано и укреплено между 1418 и 1422 годами, и осуществлять свою власть как естественный и "праведный" повелитель; но он также должен был позаботиться о том, чтобы "привести к повиновению" людей и земли всего своего королевства. Напротив, договор в Труа подразумевал для его приверженцев, и в первую очередь для регента Бедфорда, защиту своих завоеваний и приведение остальных территорий к покорности "силой" и победу над мятежниками. Таким образом война могла только продолжаться.

146

Chartier 2011. Contamine 2012.

Но для продолжения войны было необходимо, чтобы Карл VII обладал финансовыми средствами. В целом, он мог рассчитывать лишь на очень небольшой доход с владений, которым регулярно угрожали завоеватели. Он потерял провинции — такие как Нормандия — которые были успешными в фискальном плане. Для него было практически невозможно повысить налоги за пределами своего апанажа. Он не мог оказывать финансовое давление на экономически ослабленное духовенство, а тем более на дворян, которые утверждали, что их освобождение от налогов является следствием выполнения ими воинской повинности. Упадок торговли сделал косвенные налоги менее выгодными. Наконец, каковы бы ни были его усилия и требования, предъявляемые земельным рантье и купцам, в обороте оставались слабые деньги, а монеты, которые он чеканил, не стоили тех денег, которые обращались в "английской Франции".

В 1422–1423 годах, из-за отсутствия достаточных регулярных налогов, доходы Карла VII по-прежнему в основном поступали с монетных дворов находившихся в его подчинения (Орлеан, Тур, Шинон, Лош, Анжер, Ле-Ман, Мон-Сен-Мишель, Пуатье, Ла-Рошель, Ниор, Ле-Пюи, Сен-Пурсен-сюр-Сьюль, Лион, Лимож и Фижак).

Чтобы преодолеть этот кризис государственной казны в долгосрочной перспективе, ему пришлось вести переговоры с ассамблеями Лангедойля, Лангедока, Оверни, Лимузена, Пуату и т. д., созывая церковников, дворян и делегатов от добрых городов. В принципе, король мог созывать их в любое время и в любом месте и выдвигать свои требования, даже если это означало уступки на претензии, предъявленные по этому случаю его подданными. За кулисами этих ассамблей шел настоящий торг, но последнее слово оставалось за королем, в пределах разумного и практически осуществимого.

Подобная практика (можно говорить о настоящем институте) началась уже во время его регентства. Так, с 18 по 23 мая 1420 года Дофин сам председательствовал на ассамблее сословий Лангедока, то есть сенешальств Тулузы, Каркассона и Безье и получил 200.000 турских ливров за "свое радостное пришествие в страну Лангедок". Взамен, как мы уже видели, ему пришлось пообещать учредить Парламент в Тулузе и подтвердить великий реформаторский ордонанс, который Филипп IV Красивый обнародовал 23 марта 1303 года и до сих пор служивший образцом. В апреле 1421 года архиепископ Буржа Гийом де Буафратье председательствовал на ассамблее сословий Оверни в Клермоне. Там Дофину была выделена сумма в 800.000 турских ливров, 100.000 из которых предоставили церковники. В принципе, на Генеральные Штаты должны были съезжаться представители как Лангедойля, так и Лангедока, но делегаты с Юга не явились, что позволило Дофину в сентябре того же года получить от них дополнительную субсидию в размере 200.000 турских ливров. В июле 1422 года в Тулузе, в церкви якобинцев, состоялось собрание Штатов Лангедока, которое принесло в государственную казну 100.000 турских ливров.

В дальнейшем дело пошло по-другому.

В период с 1423 по 1427 год Штаты Лангедока собирались добрых полдюжины раз: в Каркассоне, в Монпелье, в замке Эспли-Сен-Марсель (принадлежавшем епископу Пюи), в Безье, причем самые важные из них состоявшиеся в сентябре 1425 года, в то время, когда будущее казалось многообещающим, принесли 268.000 турских ливров (включая 6.000 специально для того, чтобы помочь Людовику де Бурбону, графу Вандомскому, заплатить выкуп), плюс десятина полученная с Церкви [147] .

147

Gilles 1965.