Карл VII. Жизнь и политика
Шрифт:
Если отбросить слухи, то Жоржа де Ла Тремуя можно упрекнуть лишь в том, что он не подталкивал короля, за исключением случая с коронацией, к личному участию в войне. Но его благоразумие соответствовало благоразумию многих сторонников Карла VII, не говоря уже о совсем не боевом характере последнего. Однако не была ли главной политической ошибкой фаворита попытка примирения с герцогом Бургундским, что привело к заключению перемирия, которое в целом было выгодно последнему? Королевское правительство всем этим было попросту одурачено. Однако не ясно, был ли Ла Тремуй главным инициатором этих неудачных переговоров, поскольку в них участвовали еще и Рено де Шартр, Кристоф д'Аркур, Рауль де Гокур, а в отношении последнего следует сказать, что можно быть доблестным военачальником и одновременно плохим дипломатом. Что касается Жанны д'Арк, то она долгое время считалась креатурой Ла Тремуя, о чем свидетельствует отношение к ней Ришмона. На судебном процессе она ссылалась на него без оговорок, как будто считала, что всегда может на него рассчитывать. Возможно, что Жанна действительно с неохотой провела несколько недель в Сюлли в начале 1430 года, но можно предположить, что она стремилась не остаться в тени и надеялась, что ее присутствие побудит короля к активным действиям.
После опалы Ла Тремуя Жан Жувенель дез Юрсен в тексте написанном в 1433 году без колебаний восхваляет Карла VII, как возлюбленного самим Богом, о чем свидетельствуют победы, одержанные его людьми при Монтаржи,
313
Juvenal, I, 80–81.
Глава VI.
Аррасский договор и сепаратный мир.
Неудачи и успехи дипломатии
(1434–1439)
Предварительная подготовка
Эпопея Жанны д'Арк в значительной степени восстановила военное положение Карла VII, а в частности, возродила пыл французских капитанов и подстегнула их инициативу, несмотря на постоянную нехватку средств. Однако ничего еще не было решено, тем более что режим двуединой монархии упорно не желал отступать и даже надеялся на возрождение прошлых успехов. В любом случае, решение проблемы с помощью оружия, так или иначе, оставалось неопределенным. Поэтому не следовало ли для достижения мира заново прибегнуть к дипломатии, к чему призывали папство и Базельский Собор, начавший свою работу в 1431 году? Тем более что во многих частях Франции к северу от Луары люди почти невыносимо страдали от войны. Правители не могли оставаться равнодушными к этим жалобам, которые поступали к ним со всех сторон и грозили опасными потрясениями.
С целью примирения трех держав (Франции, Англии и Бургундии) Папой Мартином V была инициирована (а затем подтверждена актом от 29 апреля 1431 года его преемником Евгением IV) миссия благочестивого и ревностного картезианца Николо Альбергати, известного в источниках как кардинал Святого Креста и "Ангел мира". Альбергати не был новичком на этом поприще, поскольку еще 8 февраля 1422 года Мартин V назначил его своим легатом по делам мира: "Прочный мир среди добрых католиков является предметом наших усилий, поскольку нам недостойным, возведенным божественным милосердием в высший апостольский сан и управление христианским народом, Господь доверил заботу о том, чтобы мы со всем усердием обеспечивали среди верующих любовь к миру. Кроме того, как всем известно, в настоящее время продолжается отвратительная война, разжигаемая серьезными и жестокими разногласиями французских принцев, которая привела к истреблению народа и катастрофическому упадку всего христианского мира. Мы, желая положить конец столь многим бедствиям, умиротворить ожесточенные сердца этих принцев и назначить в эти страны, с целью установления столь необходимого мира, святого, апостольского нунция, который стал бы подходящим и убедительным проповедником мира и любви, избрали Вас из всех других прелатов как самого достойного этой миссии, при условии, что вы отправитесь к королю Англии, Дофину и герцогу Бургундскому" [314] .
314
Blet 1993.
Прошли годы. Узнав о перемирии между Карлом VII и Филиппом Добрым, находившийся в Париже в ожидании своей коронации, молодой король Генрих обратился к Альбергати с просьбой договориться о организации мирной конференции, которая могла бы состояться с 1 марта 1432 года.
В апреле того же года послы французского короля, Рено де Шартр и Жорж де Ла Тремуй, встретились в Дижоне с послами герцога Бургундского, включая канцлера Николя Ролена и принца Оранского. Это навевало определенный оптимизм, о чем свидетельствует отрывок из письма архиепископа Реймсского к своей пастве: "Мы находимся здесь от имени короля, чтобы заключить мир и я надеюсь, что сделка будет заключена". Бургундские же послы считали, что Альбергати, "очень добрый прелат благочестивой жизни", больше заботится о интересах "Дофина" (Карла VII), а не короля (Генриха VI) и герцога (Филиппа Бургундского, который, велел им стремиться к всеобщему миру "всеми разумными способами и средствами").
В ноябре 1432 года в Осере состоялась конференция, на которой встретились Рено де Шартр и Николя Ролен. Английская сторона была представлена Жилем де Кламеси, парижским прево Симоном Морье, епископом Парижа Жаком дю Шателье и аббатом Фекампа Жилем де Дюремортом, обвинителем Жанны д'Арк во время суда над ней. Присутствовала даже бретонская делегация, включая Жиля де Сен-Симона, сторонника коннетабля Франции Артура де Ришмона. Но эта конференция провалилась. В результате Альбергати предложил провести новую конференцию в отдаленной деревне, где-то между Корбеем и Мелёном, 21 марта 1433 года. Но и эта встреча, но ни к чему не привела, как и следующая в Корбее в июле следующего года. На этот раз наиболее негативно настроенным был воинственный Луи де Люксембург, епископ Теруанский и канцлер Франции при Генрихе VI.
В это же время Карл Орлеанский, давно находившийся в плену и потерявший надежду на освобождение, предложил англичанам провести мирную конференцию либо в Кале, либо в Нормандии. На ней должны были присутствовать королева Сицилии, герцоги Бретонский и Алансонский, графы д'Арманьяк и де Фуа. Если же мир не будет заключен, то Карл обязался принести оммаж Генриху VI как королю Франции. Он даже был готов отказаться от Блуа, Орлеана, Ла-Рошели, Мон-Сен-Мишель, Пуатье, Лиможа, Буржа, Турне и Безье и, если этого будет недостаточно, Тура и Шинона. В этом он поклялся словом принца, положив руку на Евангелие. Но и этот проект провалился, возможно, потому, что английское правительство не поверило в столь "чудесное" предложение. Однако это означало, что дипломатическую линию Карла VII поддерживали далеко не все французские принцы [315] .
315
Champion 1969, 206.
Положение Карла VII как внутри страны, так и среди христианских держав имело тенденцию к улучшению. В апреле 1434 года он отправился во Вьенну (Дофине), где впервые за многие годы провел своеобразный Совет, который можно даже назвать пленарным и на котором обсуждались великие дела, а после устраивались пиры. Короля даже видели танцующим с юной Маргаритой Савойской, которая собиралась отправиться в Неаполь, чтобы присоединиться к своему мужу, Людовику III Анжуйскому,
королю Сицилии [316] . На Совете присутствовали Карл, недавно ставший герцогом Бурбонским, Орлеанский бастард, маршал де Лафайет, адмирал де Кюлан, Рауль де Гокур, Карл дю Мэн, только что посвященный в рыцари Ришмоном, которого король на этот раз принят довольно приветливо. Приехали и многие прелаты: Жан де Норри, архиепископ Вьенны, Роберт де Рувр, недавно ставший епископом Магелона, кардиналы Кипрский (Гуго де Лузиньян) и Арльский (Луи Алеман). В том же году Сигизмунд Люксембург, коронованный в Риме (июнь 1433 года) императорской короной, решил заключить союз с королем против герцога Бургундского и выдать одну из своих внучек замуж за Якова, юного сына Карла VII. К тому же, поссорившись с Антуаном де Водемоном император признал Рене Анжуйского герцогом Лотарингии. Что касается старшего сына короля, Дофина и будущего Людовика XI, то начались (или, скорее, возобновились) переговоры о его женитьбе на Маргарите, дочери шотландского короля Якова I. Эти переговоры продолжились и в 1435 году, на фоне военных успехов французов, о которых, конечно же, быстро стало известно шотландскому двору. В свою очередь, делегаты Базельского Собора настаивали на том, чтобы Карл VII проявив добрую волю поскорее заключил мир. Между Францией и Бургундией были заключены более или менее продолжительные перемирия, например, от 17 сентября 1434 года, хотя канцелярия Филиппа Доброго продолжала называть Карла VII "Карлом, так называемым королем Франции, противником монсеньора короля [Генриха] и нашего упомянутого монсеньора [Филиппа Доброго]".316
Людовик умер 12 ноября 1434 года в Козенце, Калабрия.
Следующим шагом стало теплое примирение герцога Бургундского и его зятя Карла, нового герцога Бурбонского (женатого на сестре Филиппа Агнессе), которое состоялось в Невере в конце января — начале февраля 1435 года, в присутствии Рено де Шартра и Артура де Ришмона. Карл VII предложил герцогу Бургундскому существенные территориальные уступки если тот откажется от союза с Генрихом VI. Филипп мог получить все земли, города и сеньории, принадлежащие французской короне по обоим берегам реки Сомма. Однако Карл VII должен был сохранить над этими территориями (а это было для него очень важно) свой суверенитет и юрисдикцию с правом выкупить все за 400.000 экю. Для достижения намеченного соглашения 1 июля следующего года в Аррасе должен был состояться конгресс, на котором короля будут представлять герцог Бурбонский и граф Ришмон. Оговаривалось, что король Генрих VI должен был быть проинформирован о предстоящем мероприятии, а Папа и Базельский Собор должны были прислать своих представителей, одним из которых был бы Альбергати, а другим кардинал Кипрский, Гуго де Лузиньян [317] . Примирение герцогов Бургундского и Бурбонского после долгих лет "ожесточенной" войны побудило присутствовавшего при этом бургундского рыцаря сказать: "Мы рискуем своими жизнями и душами из-за вражды принцев и великих сеньоров, которые, когда им вздумается, примиряются друг с другом, а мы остаемся бедными и разоренными". Хронист Ангерран де Монстреле, который сообщает об этих словах, произнесенных вслух, добавляет: "Было бы хорошо, если бы это было услышано и оценено обеими сторонами. И для этого была веская причина, ибо очень часто бывает именно так" [318] .
317
Гуго был братом Жана II де Лузиньяна, короля Кипра.
318
Monstrelet V, 108.
Затем герцог Бургундский вернулся в свои северные владения (Пикардию, Артуа, Фландрию и Брабант), чтобы со всей необходимой торжественностью подготовить "великий конгресс", который должен был состояться в столице его графства Артуа, что само по себе было знаком признания его власти. Югу де Ланнуа и другим было поручено поставить в известность английский двор, который был не в состоянии отказаться от этого приглашения, тем более что французы, благодаря Ла Иру и Орлеанскому бастарду, продолжали продвижение в Иль-де-Франс, взяв Сен-Дени [319] .
319
Berry 1979, 164–167.
Audite celi Жана Жувенеля дез Юрсена
Интересным свидетельством состояния французского общественного мнения является трактат Audite celi (Внимайте небеса) [320] , предположительно написанный, после явившихся ему во сне (1 мая 1435 года и в последующие дни) трех дам, Жаном Жувенелем дез Юрсеном, тогдашним епископом Бове, проживавшим в этом пограничном городе, посреди опустошенной страны. Эти дамы из видений олицетворяли Англию, Францию и Святую Церковь. Вкратце история выглядит следующим образом. Святая Церковь (в лице Папы Евгения IV [321] и делегатов Базельского собора) считала Карла VII истинным королем Франции. Англия же, утверждала, что, согласно договора в Труа, король Генрих VI, по крайней мере, должен обладать полным суверенитетом над Гиенью, Нормандией и Понтье и никогда и ни за какие территориальные уступки не согласится стать вассалом "противника из Франции". Франция настаивала, что договор в Труа недействителен, а Карл VII согласно Салического закона является законным королем, и было бы противоестественно, если бы корона Франции перешла в руки "смертельного, древнего и главного врага" королевства. От французов, которые однажды вернутся к разуму и узнают свою мать, зависит, будут ли они верны своему "благородному символу", прямому белому кресту, и кличам "Нотр-Дам! Сен-Дени", который противопоставляется кличу "Святой Георгий!", принятый Англией и ее союзниками. Что касается Гиени и Нормандии, то ни один король Франции не может отказаться от юрисдикции и суверенитета, которые он осуществляет над ними, ибо это означало бы отчуждение прав короны Франции, которые он поклялся соблюдать. Поэтому пусть Англия вернется к себе домой и пусть те, кто говорит на французском языке (бургундцы) откажутся от своей мести, ошибок и слепоты.
320
Трактат начинается словами: "Внимайте, небеса, я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих" (Второзаконие, 32, 1).
321
Евгений IV сразу же уведомил о своем избрании в булле, отправленной из Рима 12 марта 1431 года и адресованной его "очень дорогому сыну во Христе Карлу, прославленному королю Франции" (Bibliotheque de l'Institut, Godefroy, ms 254, № 14).